— Еще пятьдесят долларов? — спросил Арнольд Косой. — Это ж целых…
— Сто, — устало произнес Вильям. — Все это в интересах общества. Надеюсь, вы меня понимаете?
Братия вытянула шеи и закрутила головами.
— Не вижу, чтобы кто-нибудь нами интересовался, — наконец заявил Генри-Гроб.
Вильям шагнул вперед и совершенно случайно опрокинул кружку с чаем.
— Тогда пошли, — сказал он.
Господин Тюльпан начинал беспокоиться. Это было необычное для него ощущение. Что касается всяческих беспокойств, тут он предпочитал быть причиной, а не объектом. Но господин Кноп вел себя странно, и поскольку именно он осуществлял мыслительный процесс, это не могло не вызывать беспокойства. Господин Тюльпан умел думать лишь долями секунды, ну, или веками, когда дело касалось произведений искусства, тогда как на средних дистанциях он чувствовал себя весьма неуютно. Для этого ему и нужен был господин Кноп.
А теперь господин Кноп постоянно разговаривал сам с собой или молчал, уставившись в темноту.
— Пора, ять, отваливать? — спросил господин Тюльпан в надежде придать мыслям компаньона верное направление. — Деньги, ять, мы получили, даже, ять, с премиальными, какой смысл и дальше тут околачиваться?
Его беспокоило и то, как господин Кноп повел себя с этим, ять, законником. Навести оружие и не выстрелить — на господина Кнопа это было непохоже. Пустыми угрозами Новая Контора не раскидывалась. Она сама по себе была угрозой. А еще эти, ять, его слова: «Сегодня я оставлю тебя в живых…» Дилетантство, ять, какое-то.
— Я сказал, может, пора…
— Тюльпан, как ты думаешь, что происходит с людьми, после того как они умирают?
Господин Тюльпан был ошеломлен.
— Ну и вопросики, ять, у тебя! Ты ведь и сам знаешь, что с ними происходит!
— Знаю ли?
— Конечно, ять. Помнишь, нам одного парня пришлось оставить, ять, в амбаре, и закопать его мы смогли только через неделю? Помнишь, ять, во что он…
— Я имел в виду не тело!
— А, типа, религию и все такое?