Поэтому мысль юным баронессам пришла в голову одна и та же, всем пяти. Такой великолепный мужчина, как Сергей Петрович, вполне мог бы ночью ненадолго выбраться в окошко. И провести часок-другой в приятной беседе. Вот только на сей раз девицам отказала солидарность. Они выбрали для приглашения одну и ту же ночь.

А их маменьке, которая тоже повадилась вдруг гулять по парку и изучать обстановку, пришел в голову примерно такой же замысел, только в ином техническом исполнении.

И в течение одного дня все шестеро приступили к решительным действиям.

Первую записку Сергею Петровичу принесли вместе с завтраком. Она лежала под изящной посудинкой с ванильными сухариками и сдобными булочками.

Гусар лишь головой покачал. И, даже не читая, оставил на туалетном столе.

Вторая влетела в окно, будучи обернута вокруг камушка и перевязана нежнейшей розовой ленточкой.

Третья прибыла с обедом.

И так далее.

Вечером явилась и последняя. Надо полагать, сторож от дверей отлучился по нужде, поскольку записочка вползла в щель и шлепнулась на пол.

Гусар с великим недоумением уставился на шесть записок. То, что он ни слова в них не понял, мало его смущало. Записочка, подсунутая под дверь мужчине, носящему гусарский мундир, не достигшему тридцати лет и явно холостому, могла означать лишь одно – и он знал, что именно. Пять из этих посланий были вполне безопасны. Но шестое вносило серьезные осложнения в план обороны.

Оно могло быть лишь от госпожи баронессы…

По опыту Сергей Петрович знал, что в ситуациях, где неопытные девицы отступают, отчаянные замужние дамы идут напролом.

– Ах ты старая фуфыря… – пробормотал он растерянно. – И ты туда же!..

Девицы могли ждать в парке, скрестись в запертую зверь, но старая фуфыря, будучи хозяйкой дома просто-напросто взяла бы ключ от комнаты и явилась перед рассветом, когда все сторожа, чада и домочадцы спят непробудным сном.

В такую ситуацию гусар уже попадал однажды.

Сергей Петрович внимательно оглядел комнату и остановил выбор на диване. Им, установленным на дыбы, он с немалым трудом подпер дверь.

На душе у гусара стало полегче.

Еще он вплотную к двери подволок большое кресло и для надежности сам в него уселся, увеличив таким образом его тяжесть. Ненамного, правда – хоть его и огорчала некоторая хрупкость собственного телосложения, но тут уж никакие разносолы не помогали.

Там он и заснул, на всякий случай не гася свечи.

А проснулся от соловьиного свиста.