Новый звук лопнувшей струны. Рядом кто-то охнул.

Алена играла теперь на двух. Песня рвалась, в нее вплетались фальшивые ноты. Никто не входил в пустой круг. Алена играла, рваные струны вились вокруг ее руки, мелодия уже не была завораживающей и даже не была мелодией – это был вызов, разъяренный приказ…

Третья и четвертая порвались почти одновременно. Сделалось тихо-тихо. Девочка на карнизе постояла секунду, как изваяние, и мягко повалилась вперед – будто статуя, сброшенная с пьедестала.

Аспирин успел.

* * *

Он дотащил ее до дома на руках. Раздел, обтер зачем-то уксусом, уложил на диван. Мишутка безучастно сидел на полу. Скрипка осталась там, на мостовой.

У Алены отнялись руки, но она вовсе не казалась убитой или потерянной. Наоборот – она улыбалась.

– Сделать тебе чаю?

– Нет, Леша. Ни к чему.

– К чему, к чему… ты хочешь пить.

– Нет. Я умираю.

– Перестань! Ты сама говорила, что не можешь умереть.

– Теперь могу… Он бы пришел, Лешка. Мне не хватило всего пары минут.

– Я видел…

– Я знаю. Я бы его вывела, это точно. Уже открылась дверь… Но он не пришел. Я не смогла.

– Ты смогла, – Аспирин вливал ей чай почти насильно. – Ты смогла. Ты играла на двух струнах!

Алена тихо засмеялась:

– Этот мир такой тоненький… Я проделала в нем окошко. Окошко в оболочке. Рана, если честно. Он стал сопротивляться. Он порвал мне струны. Ваш мир. Ему, наверное, было больно. Я знала, что долго не продержусь.

Аспирин взялся за телефон – и отложил трубку. Звонить… кому? Любе из Первомайска? Все, случившееся сегодня, казалось ему бредом. Раздвоением реальности.

– Тебе надо отдохнуть. И все можно начать сначала.