– Нет, нельзя. Я проиграла. Я честно пыталась, но я проиграла, Лешка, у меня нету больше струн.

– Что же, – спросил он нерешительно, – теперь ты… будешь просто моей дочкой? Да?

Она закрыла глаза:

– Прости, Леша. Мне больше бессмысленно жить. Я уже не буду – никем.

Он взял ее за плечи.

– Слушай. Мне плевать. Если ты… да перестань, это истерика! Ты моя дочь, на остальное мне положить с прибором. Твой отчим тебя пальцем не тронет, а твоя сумасшедшая матушка…

Грянул дверной звонок.

– Скину с лестницы, – сказал Аспирин сквозь зубы. – И пусть потом жалуется, кому хочет.

Широким шагом он прошел в прихожую и, не глядя в глазок, распахнул дверь.

– Добрый вечер, Алексей Игоревич.

Из коридора дохнуло холодом. Ледяным. Зимним. Аспирин стоял, разинув рот, уставившись в глаза-буравчики – голубые с прозеленью, безмятежные и безжалостные.

Аспирин дернул кадыком. Опустил взгляд. Гость стоял босиком на линолеуме, камуфляжные штаны подвернуты, длинные узкие ступни – чистые и белые, будто из алебастра.

– Я пришел за Аленой.

– А я вас не звал, – хрипло сказал Аспирин, не двигаясь с места.

Гость чуть улыбнулся:

– Что поделаешь, Алексей Игоревич. Я, бывает, являюсь без приглашения.

И он шагнул через порог. Аспирин отступил. У него ослабели колени.

Из гостиной, где лежала Алена, не доносилось ни звука.

– Погодите, – быстро сказал Аспирин. – Одну минуту.

Гость повернул голову: