Салах-эд-Дин всем своим видом изобразил покорность злой судьбе. Вдруг он усмехнулся и произнес вовсе неожиданные в его устах стихи:
Вино я оставил и пьющих его, И стал для хулящих его образцом. Вино нас сбивает с прямого пути И злу отворяет ворота оно.– Давно ли ты так поумнел? – удивился Джеван-курд.
– Слава тому, кто все изменяет, но сам не изменяется! – отвечал Салах-эд-Дин. – Просто я понял, что только вместе с вами я достигну своей цели, догоню Шакунту, отомщу Барзаху и помогу вам завладеть ребенком, чтобы он не достался этой мерзкой, этой скверной, этой распутнице, этой развратнице… О Аллах, какие бы слова я ни употребил – все будут слишком хороши для нее! А теперь пусть кто-то из ваших людей сходит со мной в хан, где я остановился. У меня там хорошая лошадь, и вьюки с имуществом, и оружие. Я переберусь к вам, мы обсудим наш дальнейший путь, отдохнем и двинемся в дорогу на рассвете. Лишь бы только не упустить ее след!
– А какое у тебя оружие? – заинтересовался курд. – Мочалка из пальмовых листьев или банный веник?
– У меня ханджар, выкованный из молнии, и кожаный щит, и лук, и стрелы, бесперые и пернатые, по тридцать тех и других, и нанизанная кольчуга, и шлем, и кольчатое забрало для лица, и еще я взял с собой аль-вахак.
– А что это такое? – спросил курд.
– Если Аллах будет к нам благосклонен, то ты его увидишь, – Салах-эд-Дин сжал кулаки. – Это сеть для охоты на людей – и я отдал бы руку, чтобы увидеть, как в этой сети бьются Шакунта и Барзах!
* * *
Хайсагур был прав, полагая, что Джейран увидела и узнала его во дворе караван-сарая. Но он не знал, каковы были чувства девушки по отношению к нему в ту ночь.
Поскольку гуль не имел намерения ее пугать, то и не напустил на лицо зверской ярости, внушая, будто у него на голове рога, подобные буйволиным, а из глаз и ноздрей идет дым. Джейран увидела лицо необычное и приметное, но вполне человеческое.
Она узнала это лицо еще и потому, что по природе своей не была неблагодарной, а Хайсагур оказался одним из немногих, к кому она испытала чувство благодарности.
Ей не было нужды до того, зачем гуль забрался в пустые помещения караван-сарая. Он не сказал ей ни слова – следовательно, не хотел, чтобы о его присутствии кто-то знал. Она и промолчала – тем более, что ей было в тот миг не до гулей-оборотней.
Потом, когда она прекратила бурные рыдания и поднялась с суфы, ей показалось странным, что Хашим не последовал за ней и не попытался ее успокоить. Джейран посмотрела туда, где мог бы находиться старик, но увидела, что у арки, у самой стены, стоит Хайсагур, как бы на страже.