Мы достигли носового колодца. По взаимному согласию мы решили спускаться здесь, если получится, потому что трапы на корме наверняка будут крутыми или очень узкими, а никто из нас не хотел рисковать, если есть возможность спуститься по главной лестнице:

– По крайней мере что-то сохранилось, – заметила Равенна. – Передняя переборка выдержала.

Однако на лестнице скопилось больше дюжины крупных обломков, в том числе остатки винного шкафчика и кресел. Двустворчатая дверь, разумеется, исчезла, под одной из створок виднелось переломанное тело гвардейца. Если инквизиция хотела убить императора, то почему таким способом? Зачем убивать и всю его свиту?

Я выдохнул с облегчением, увидев, что левая лестница еще сравнительно цела, хотя балюстрады нет, и огромный кусок выломан из нее где-то посередине. В осветительном люке отражались языки пламени от двух или трех костерков, разбросанных по дну колодца, где громоздились искалеченные тела вперемешку с обломками. Меня затошнило.

– Они хотели убить не только его, – сказала Равенна, сжимая мое плечо как в тисках, когда мы начали осторожно спускаться по лестнице, шаг за шагом превозмогая боль. Глубоко внизу раздавалось громыхание, и откуда-то шел высокий вой, сильно действующий на нервы. – Они хотели убить тебя и Палатину. Меня тоже, я полагаю. Вот почему они с такой готовностью отдали нас Оросию, вот почему Сархаддон так странно выразился насчет слухов о твоей смерти. Нас всех уничтожили одним махом, и в нашей смерти повинно море.

– Но зачем убивать императора?

– Я не знаю. Твой Аркадий не казался сторонником очень крайних взглядов, ты правильно сказал, так почему они хотят поставить его у власти, когда у них был такой идеальный император?

В голосе Равенны прорвалось рыдание, и она вдруг прильнула ко мне с плачем, пряча голову на моем плече. А ведь эта девушка никогда не позволяла себе показывать слабость, особенно в моем присутствии. Она много часов терпела те рубцы и веревки… что сделал с ней Оросий?

Через минуту Равенна всхлипнула последний раз и взглянула на меня блестящими от слез глазами.

– Я этого не могу, не могу… Катан, что я говорю?

Она мотнула головой, вытерла глаза, и мы пошли дальше, прижимаясь к стене, чтобы обойти зияющую дыру. Здесь были еще тела, слишком много тел, чтобы их не видеть. Эта сцена – этот ужас – врезалась в мою память и никогда не изгладится из нее, пока я живу. Хуже всего было то, что эти люди не были изувечены или даже окровавлены, просто скручены и разбиты.

Мы как можно быстрее пробрались мимо них – до нашей цели оставалось еще четыре палубы. Следующая площадка находилась на уровне мостика, и здесь картина гибели оказалась страшнее всего. Мы обошли пламя, не в силах его потушить. Искривленный металл висел со всех сторон, и здесь мертвые были искалечены – лица ошпарены или расплавлены из-за взорвавшихся изопроводов.