Редо улыбнулся, на этот раз менее холодно.

— Добрая женщина, — сказал он. — Известно ли тебе, куда именно отвезли твою госпожу?

— Нет, — ответила служанка, не уловившая сути спора.

Брант шел к Улице Плохих Мальчиков, недовольный собой и миром, расстроенный, и очень несчастный.

Как же так. Кто же этот другой? Редо не прав, совсем не прав, вовсе это не ревность, просто хотелось бы знать, кому именно отдано предпочтение. Соперников так хочется знать, а то ведь совсем плохо дело, когда не знаешь, кто соперник, а знаешь только, что он есть. Да и правда ли все это? Дура толстая, наговорила всякого, а я теперь мучаюсь. Вообще, по жизни это очень заметно — всегда дураки говорят какую-то ерунду, а умные потом мучаются, а дураки почти совсем не мучаются тем, что сказали, и еще меньше тем, что мучаются из-за них умные. Возможно, даже радуются, ибо в тайне ненавидят умных. Да. Кто же он?

Внезапно он понял — кто.

Нет, подумал он. Не может этого быть. Что за глупости! Но ведь, Брант, друг мой, именно так она и сказала тогда. Честно сказала. Так ведь это когда было! Ей было восемнадцать лет! А мне девять! Так не бывает, это слишком, это романтический бред какой-то, дремучая старина, Великий Ривлен и прочее, а мы живем в цивилизованное, просвещенное время, читаем славскую драматургическую муть. Но ведь это именно он, сомнений никаких нет. Такая уж она женщина, что по-другому просто не получается, что это должен быть именно он. Более того, получается, что Зигвард — настоящий Зигвард, а вовсе не самозванец. Это, впрочем, не существенно. Он представил их вдвоем, и его передернуло так, что он вынужден был прислониться к стене. Да, а что? Они вполне подходят друг другу. И ростом тоже подходят, она ведь почти с меня ростом, какая мы с нею пара, смех. А он как раз — длинный такой. И залысины его не портят совсем. Меня бы портили, поскольку я простолюдин, а его — нет, не портят.

А ведь меня просто использовали, подумал он. Ах ты, какая неприятная история, а? Поиграли со мной, стало быть. Я, стало быть, открытый весь и благородный, наивный такой, а она, стало быть — вот.

Ну, хорошо, подумал он, допустим именно так все и есть. И что же теперь делать?

А ничего не делать! Она его любит — вот пусть он ее и спасает! Если вообще помнит об ее драгоценном существовании. Благородная она, видите ли. Благородные провинциалы из Беркли с богемными лохматыми дочерьми. Вот и пусть. А я, стало быть, подожду, пока все это дело закончится, весь этот гражданско-военный бардак, и поеду себе на юг, к морю, строить свою виллу. И пусть она остается неспасенной, и пусть ею теперь пользуется Фалкон. Она мной пользовалась, вот, пусть теперь на себе испытает, что к чему. И родит она ему кого-нибудь, Фалкону, и восторжествует Триумвират, а мне от этого ни тепло, ни холодно, у меня дело есть. И Редо об этом же говорил — есть дело, вот и занимайтесь. Вот я и займусь! И подавись они все кислым глендисом.