К полудню я натягал около десятка карасей. Мы их потом зажарили на палочках. Если в костер добавить можжевеловых веток, рыба пропитывается ароматным дымком. Объедение просто. Даром, что без хлеба.

Так мы прожили еще два дня.

Погода баловала отсутствием дождей. Но я не обольщался. С началом порошника следовало ожидать если не снега с метелями – все-таки на юг забрались, – то затяжных дождей уж точно. Не ливней, а тягостной, постылой мороси, пропитывающей одежду и даже, кажется, саму душу человека.

Не худо, пока сухо, озаботиться строительством хорошего шалаша. Попросторнее, крытого двойным настилом соснового лапника. А лучше – землянки. И крышу закатать из бревен. И топор имеется. Вот только лопату взять не догадался. Не думал, что в землю зарываться придется, как чернохвостый суслик.

И все было бы ничего, но вот незадача – Терциелу стало хуже. Он не жаловался, не роптал. Смущенно улыбался, словно тяготился положением обузы. Со мной он так и не разговаривал. Я понимал – предубеждения, воспитанные в Храмовой Школе Соль-Эльрина, против магов-дикарей слишком сильны. Запросто от них не избавишься. Зато для ухаживающей за ним Гелки жрец всегда находил словечко-другое ободрения. А уж Мак Кехту донимал расспросами столь навязчиво, что феанни даже убегать приходилось время от времени. И тут я понимал, и даже где-то разделял, заинтересованность уроженца Приозерной империи к народу сидов. У нас их раса известна лишь по легендам и мифам о предначальных временах.

Лечить его посредством волшебства я боялся – не тот уровень знаний. Что от самоучки ожидать? Еще убью ненароком.

К вечеру пятого дня дыхание чародея ослабело. Взгляд замутился, словно он смотрел, но не видел склонившееся над ним лицо. Удары сердца, которые я пытался прослушать по живчику на запястье, редкие и едва различимые, неоспоримо свидетельствовали о приближающейся развязке.

Видно, здесь его и похороним…

– Шоол!!! Парус!!! – донесся до меня крик Мак Кехты, несшей как раз вахту у костра. – Лоинге, Эшт! Корабль, Молчун!

– Аат’ шоол, феанни?! Где парус, госпожа?! – вскинулся я, к стыду своему позабыв о больном Терциеле. Так бывает, насущные заботы о своей шкуре становятся дороже чьей-то жизни.

В ночном сумраке к острову шел корабль. От берега его отделяло не меньше двух тысяч шагов. Тем не менее я узнал строгую и величественную красоту судна. Три высокие мачты с «косыми», треугольными парусами, высокие надстройки на носу и корме с площадками для лучников, ряды раззолоченных щитов по бортам, на каждом из них изображен орел, сжимающий когтистыми лапами меч и кисть винограда.