Светлый фон

Безрод на плече, будто мешок с ячменем, вынес нареченную во двор, где за буковыми столами уже сидел честной народ, и через весь умолкший двор пронес на невестино место. Осторожно опустил, сел рядом, подпер Верну плечом, чтобы не упала, и мрачно объявил гостям: – Невестушка в радости меры не узнала. Памяти лишилась, так меня любит. Потрясенный люд молчал. Ну и дела! Виданое ли дело, чтобы невеста перед свадьбой памяти лишалась? Гости чесали затылки, и сами себе отвечали: «Конечно, девка памяти лишилась! Часто ли рабу за себя берут, на волю отпускают? Укрытая с головы до пят белым полотном, Верна никла на Безродово плечо. Не ела, не пила, как будто спала. Сивый не улыбался, только изредка ухмылялся. Вот и встал на прямую дорожку к счастливой доле. На плече сопит-посапывает та, что, может быть, обустроит избу, наполнит ее молочным духом, домашним уютом. Может быть… А спроси кто-нибудь, как жену по себе выбрал, – не сразу найдется, что ответить. По глазам, что даже побитые глядели, не отворачивали. Просто нутро холодно подсказало: „Она“. Интересно, что ей нутро прокричало, когда Сивый и страшный встал перед нею? Безрод ухмыльнулся.

– …Песню пой! – толкнул под бок Тычок. – Всем раззвонил, как чудно песни играешь. То-то глазками зыркают! Ждут! Не верят! Ждут? Не верят? – Ой, ладья по морю синему летит, Ой, в сторонку чужедальнюю идет, Ох, в просторах песня бойкая звенит, Ох, отчаянный народец весла гнет… Безрод повел зычно, тягуче, никого не упреждая. Народ рты пораскрывал. Густой, звенящий голосище объял весь двор, точно порыв ветра, такой же внезапный и сильный. Среди гостей случился гусельник, еще трезвый. Тотчас ухватился за гусли, – и после слов «…весла гнет…», стал подыгрывать. – Ох, ты, доля беспощадная, не бей, Ох, сплеча голов сиротских не руби, Ой, дружинным лучше чарочку налей, Ой, без битвы в море синем не сгуби! Гостевой люд аж глаза закатил, – так ладно играли песню жених да гусельник. От Безродова голосища бросало в дрожь, самая душа, ровно гусельная струна, трепетала и исходила плачем. Кончанский старшина, боярин Листопад, восхищенно прицокивая, огладил усы и бороду. Соседские девки, до того лишь вполглаза косившие на страхолюдного жениха, теперь поедом ели глазами и ушами. Начинало красавицам казаться, что племяш бабки Ясны совсем даже ничего. А что рубцами испорчен – так бойца издалека видать. А как полоснет стылыми глазами, все внутри переворачивается и одним махом обрывается вниз! Уже по-другому взглянули на неподвижную невесту. Видать, все же с умом оказалась девка, не просто так пошла замуж. Присушил, как пить дать присушил. Будешь писаная красавица – и то не прогадаешь, выходя за Сивого.