Гарька, перепачканная мукой, вынесла две медовые рогульки, только что испеченные.
– Держи. Тебе и Жотьке твоему, – протянула бабка пострелу.
– Не-а. Жотьке не дам. – Малец тут же сунул в рот одну рогульку целиком и с набитым ртом прошепелявил. – Пушть не обжываешша.
Постреленок вольготно облокотился спиной о бабкину ногу, а старуха даже дышать забыла, – как бы не спугнуть. Еще один малец пролез на двор и от ворот долго глядел на жующего приятеля.
– Глянь, Жотька прибежал, – шепнул Ясне малец и во весь голосишко заорал, потряхивая над головой рогулькой. – Эй, Жотька, голопопка, гляди, а у меня чегой-то есть! Я теперь же с этим чегойтым на улицу выйду, а тебе не дам!
Жотька не стерпел и, глядя исподлобья на страшную хозяйку, подошел к приятелю.
– Гарька, еще неси!
Так и закончился этот шумный день, а с заходом солнца на двор ввалились хмельные мужики, и с ними Тычок. Не сказать, что одним махом протрезвели, углядев, куда вломились, но без особой боязни поклонились ворожее, как получилось.
– А правду ли старик говорит? – Сосед побойчее кивнул на Тычка.
– Правду.
– Чудеса, да и только! Сестрин сын отыскался через столь-то лет!
Сестрин сын? Что за придумка?! Ясна, недоуменно глядя на пьянющего Тычка, не сразу и кивнула.
– Сыскался.
– Непременно будем. Непременно. – Мужики, пятясь задом и бия неуклюжие поклоны, вышли на улицу. Посреди двора остался лишь сопящий Тычок. Балагур качался, будто былинка под ветром, и не мог сделать ни шагу.
– Ну что, сестрин сын, – ухмыляясь, бросила бабка за спину Безроду. – Забирай приглашальщика. Поди, сам-то идти не сможет, вон сколько дворов обошел!
Безрод хмыкнул, сошел по ступеням во двор, подхватил Тычка на руки и унес в избу. Тычок сопел и довольно похрапывал.
Утром плотники продолжили. Гарька опять засучила рукава и принялась за дела печн
– Пора. – Сам себе буркнул Безрод, прошел в покои Верны и легонько тронул за плечо.
– Чего надо? – злым шепотом даже после сладкого сна, огрызнулась рабыня.