Безрод поднял глаза на старика, а верховный который раз поймал себя на чувстве растерянности; так не сразу поймешь, в какую воду сунул палец, в жгуче-горячую или в ледяную, а если кубарем скатишься с пригорка, не всегда разберешь, где теперь небо, где земля. Правда, когда это было… кубарем с пригорка… а ведь держится в памяти, не стирается.

– Ну говори, бестолочь. Как уставишься на человека, хоть сквозь землю провались! Глаз у тебя дурной, тяжелый!

– Расскажи мне про Ледована…

Два дня Тычок продержался молодцом. Топил огорчение в браге и вине, не хныкал, не канючил, возвращался затемно еле на ногах, и Ясна уже было подумала – обошлось. Нет, не обошлось. Как по считанному, на третий день неопределимых годов мужичок с самого утра остался дома. Нос не высунул, сычом глядел на ворожею, слонялся из угла в угол, а когда старуха по какой-то хозяйственной надобности вышла во двор, скользнул следом. Мозолил глаза до самого полудня – что толку обтирать углы в избе, если нет свидетелей твоего безмерного горя, – с посетителями здоровался хмуро и коротко, метал на старуху гневные молнии. А когда стало казаться, что не все видно и слышно, подпустил матерка на язык и огня в глаза.

– Ишь чего удумали! – бормотал, хмуря брови. – Сговорились! Я покажу, как плести заговор за спиной честного человека! Только попадись мне, Сивый, в руки, всыплю от всей своей широченной души!

К вечеру старик уверился в черствости старухи и безразличии – ни разу ядовитая поганка не обернулась, ровно нет здесь никого, честные люди не страдают от обмана, все хорошо и все довольны. Теперь Тычка без труда услышал бы любой прохожий. А чтобы и видели получше, встал на самой середине двора и лицом повернулся к улице, хотя старуха, для которой все говорилось, возилась по хозяйству как раз за спиной.

– …Не выйдет! Тычка не обмануть! Тычок выведет заговорщиков на чистую воду, и пусть обоих зальет краской стыда! Будут ходить красные, и каждая собака станет показывать на них пальцем и приговаривать: «Не обмани старика, не замышляй греха!» Хороша хитрость – наливай полнее, чтобы потом стало больнее! Хитрый с лукавым водились, оба в яму свалились! Думали, Тычок прост, что нетканый холст? Нет уж! Сынок, сынок, удружил! Сам казался прост, да подвязал лисий хвост! А ворожиха? На языке медок, а в сердце ледок, речи медынные, дела полынные! Ах, Безродушка, ах, коварный, споил старика, а сам – около болотца в задние воротца? Думали, все, дело сделано? Ан нет!

На закате Ясна не выдержала. Выпроводив последнего страждущего, за рукав утащила старика в избу и показала – сядь на лавку.