Обложенный подушками, переодетый и умытый, выпивший невесть сколько укрепляющего отвара, Арчеш Мираваль наблюдал, как экономка хлопочет у камина, разводя огонь пожарче.

— Рассказывай, что произошло. — Клеми вздрогнула и замерла.

— Рассказывай. — тон был таков, что ослушаться не посмел бы никто. Запинаясь, не умея соврать и боясь сказать правду, экономка путанно объяснила, что произошло в доме во время болезни хозяина. Арчеш выслушал ее, не прерывая. Помолчал немного, потом спросил:

— Кто первым вошел в покои роженицы?

— Племянница ваша, вдовая… я с вами была, господин, да она меня и не подпустила бы.

— Хорошо. Мой сын уже уехал? Уехал… Где он распорядился похоронить… ее?

— Да не хоронили ее, господин… — экономка не выдержала и всхлипнула. — Братья Брейс ее Поганому болоту отдали.

Арчеш, не отрываясь, смотрел на огонь. Он не то, чтобы постарел, просто погрустнел, сник; он, всегда глядевший задиристым петухом, сейчас больше всего напоминал раскисшего в подушках голубя. Клеми никогда не видела его таким… да и сейчас насмотреться не пришлось. Потому что в глазах старика сверкнула — нет не искра, а, пожалуй, настоящая молния, — он весь подобрался, сел, так что одеяло вздыбилось на коленях острым углом, и повелительно махнул рукой.

— Одеваться. И позови-ка ко мне племянницу.

Спустя несколько минут в комнату Арчеша вплыла вдовица, умильно и снисходительно улыбаясь.

— Как, вы уже встаете? Господин Арчеш, я так рада вашему выздоровлению… и мне совсем не хочется, чтобы вы снова слегли! А это случится, случится непременно, если вы вот так сразу вскочите… ну куда, скажите на милость, вам спешить?

— Не твоего ума дело. — Арчеш не счел нужным соблюдать приличия, и натягивал штаны на тощие ноги прямо под носом вдовы. Он встал, затянул тесемки на поясе и протянул руку за теплой рубахой.

— Сядь. — И старик мотнул подбородком на стул возле окна. Вдовица, видимо, решив быть снисходительной к старческим немощам, прошла и, все так же улыбаясь, села на указанное место.

— Выйди. — Экономка, подав хозяину подшитое мехом сюрко, вышла, закрыв за собою дверь.

Арчеш подошел к окну, сел на деревянный ларь, так, что свет резко обозначил черты его лица — запавшие глаза, острый нос, тонкие ядовитые губы. Вдовица, сама не зная, отчего, поежилась.

— Что это было? Непентес или сон-трава? Непентес сам по себе не дает таких отчетливых видений, но в сочетании с горячим вином… А сон-трава слишком резко пахнет… но, опять-таки винные пары…

— О чем вы, господин Арчеш? — вдова хлопала подведенными глазами.

— Ну, да это не важно. — Старик даже не слушал ее. — Не важно. Хотя, скорее всего, именно непентес. Значит, так. Я отпущу тебя подобру-поздорову, и даже разрешу забрать с собой то, чем с тобой расплатился мой сын. Но за это ты расскажешь мне все, что знаешь сама. Нет? А ты еще глупее, чем я думал. Ну, посуди сама: любой слуга в доме подтвердит, что после поднесенного тобою питья я, Арчеш Мираваль, свалился в жестокой горячке и выжил по чистой случайности. А тем временем экономка найдет в твоих сундуках немало пропавших во время оно вещиц, а в одной из шкатулок обнаружится кое-что из фамильных драгоценностей дома Миравалей. Смекаешь?! Тогда по моему распоряжению братья Брейс отвезут тебя вместе с сыночком в Эригон. А нынешний судья — что уж скромничать — очень многим мне обязан и вряд ли подвергнет сомнению предложенные мною методы дознания. Кстати, хочу тебя заверить, что отравительниц в нашем городе почему-то особенно недолюбливают.