И пена! Зубы! И глаза — десятки глаз, остекленевших и пустых. Вот это экипаж — зверье! Их перед битвой, говорят, всегда накачивают гроллем, они потом не чувствуют ни боли, ни усталости, ни страха. Все может быть. Но еще также всем известно, что весла на «Седом Тальфаре» не простые, а из тальсы, а это значит, что они в два раза легче прочих, и крепче, и удобней — не скользят. И сам «Тальфар» — какие у него обводки! Да и осадка какова легок, как щепка. А почему? Да потому что у других галер днища сплошь обшиты свинцовыми листами от жучка, борта увешаны массивными щитами от тарана, вот и сидят они корытами, и тяжелы они, неповоротливы. А у «Тальфара» корпус баркарассовый, сработан без единого гвоздя. Вот каково! «Седой Тальфар» — гордость Вай Кау, честь Ганьбэя…

И что с того? «Седой Тальфар» один, а их вон сколько вымпелов! Хинт уже выстроил свою эскадру в линию и перекрыл всю горловину Внешней Гавани: от корабля до корабля и ста шагов… то есть двух лэ не будет, а это значит, что не проскочить. Теперь куда бы мы ни кинулись, они везде успеют встретить нас, как и положено — клещами, с двух сторон. И, значит, хотим мы того или нет, а будет бой, и, значит, нужно приготовиться к нему — пора уже! Вон Хинт давно готов — они убрали мачты. Ведь мачта при таране — это что? Топор над головой, и при ударе он, этот топор, и падает, и рубит по гребцам, и много мяса делает. Так что ж мы тогда медлим, р-ра?! Не то что мачты — даже паруса еще не убираем. Мало того, Вай Кау повелел отдать все рифы — и отдали, и еще больше распустили паруса, и мчим…

И уже видно, где мы думаем прорваться — между Хинтом и этой зеленой галерой, что стоит справа от него, там капитаном Щер. И вот уже и там это заметили, и Хинт и Щер подняли абордажные мостки, и вот уже эти мостки черны от насевших на них бой-команд, и Хинт и Щер уже пошли сходиться, мостки вдоль их бортов — как поднятые лапы, только сунься! А ведь суемся же, спешим; все ближе, ближе к ним — пять лэ, четыре, три… Но только мы попробуем прорваться между ними, как сразу эти самые мостки, эти хищно воздетые лапы метнутся вниз, вопьются шпорами в хваленый баркарассовый фальшборт — и наши мачты рухнут от толчка, внезапной остановки, и всех сидящих здесь накроет парусами, и вот тогда-то бой-команды бунтарей и ринутся сюда, на палубу, и…

Р-ра! Чего он ждет?! И Рыжий злобно покосился на Вай Кау. А тот был весь внимание: смотрел вперед, шерсть на его загривке вздыбилась, ноздри раздулись… И вдруг он поднял лапу, закричал:

— Бак! Р-расчехляй!

На баке живо расчехлили две баллисты, забегали и стали разворачивать станины, затем заваливать в пращи огромные шары из черной, плохо обожженной глины — от тех шаров разило ладаном и серой… Но вот уже взвели трещотки и прицелились — на Хинта и на Щера. Вай Кау крикнул: