Р-ра! Вот оно в чем дело, вот почему ты так боишься скрипа — это в тебе просто проснулся давным-давно забытый детский страх перед грозой, и вообще, ты будто не флаг-штурман, не ганьбэец, а ты снова всего лишь… Да! Р-ра! Как будто не было ни Дымска и ни Бурка, ни Ганьбэя, и не в каюте ты, а в логове, и рядом Хват храпит, а не Вай Кау, а ты не спишь — лежишь, дрожишь и слушаешь, как наверху ели скрипят все громче, громче. Еще вот-вот совсем немного — и грянет гром. И посыплются молнии. Вспыхнет огонь! И это, ты знаешь, не просто огонь, это Небесный Брат — разгневанный, всесильный, за все наши грехи сейчас нас накажет! Вот прямо!.. Вот!..

Р-ра! Нет! Опомнись! И ты вскочил и сел, и свесил стопы с гамака, прислушался — скрипит. И ночь в иллюминаторе. Спит Океан… Но это так только лишь говорят, что он спит, а на самом же деле он просто молчит и тихо, ровно дышит. Кто мы ему? Он нас не замечает. Вчера опять трижды бросали лот, стравили весь канат, но до дна, как всегда, не достали. И не могли достать, и это правильно, это нормально, потому что где это такое видано, чтобы посреди Океана, на сумасшедшей глубине, кому-то удавались замеры лебедочным лотом! А эти все не верили. Им кажется, что берег уже где-то совсем близко. Им хочется, чтоб это было так, вот оттого они и говорят, болтают всякое. Их страх берет: вон, сколько дней они уже гребут, а берега все нет и нет. Вот и сошлись они вчера под вечер у грот-мачты. Пришлось к ним спуститься. Вай Кау поначалу объяснял им по-хорошему, по-доброму, а после, не сдержавшись, стал кричать и в карту тыкал и доказывал, что, мол, еще пятнадцать дней, никак не менее, идти… А эти нет, твердят, что берег уже близко. И ждут его, кивают на приметы. Приметы, х-ха! Вчера траву увидели — визжали от восторга. А что с того? Трава была и раньше. Но та трава, так говорят они, была не та, та простая морская трава, а эта — точно та, речная, и берег, значит, уже совсем близко. И ветер будто не такой уже соленый, он, утверждают они, — это бриз, а если дует бриз, то берег, значит… Р-ра! Ты развернулся и ушел в каюту, а адмирал еще остался с ними и доказывал, и много еще всякого от них выслушивал, и даже с чем-то соглашался и кивал, и снова карту им показывал, и курс когтем прочерчивал, и снова терпеливо объяснял, объяснял им, скотам… И объяснил, и убедил-таки! А может, и не убедил, — их разве кто поймет? — но зато усмирил, это точно, они ушли, зашились в своем кубрике. Вот уж воистину есть мы, а есть они, другие, и видят они то же, что и мы, и слышат вроде бы одно и то же, что и мы, но чтобы после все это понять, сообразить, вот тут у них… Тьфу! Тьфу! Вай Кау, возвратясь в каюту, упал в гамак, долго молчал, потом мрачно сказал: