— Чего ты молчишь? Рассказывай дальше.

— А? — (Рассказывай, рассказывай — будто нету для губ более интересных занятий.) — И тогда Абель тронул меня за плечо и мотнул головой. Мы отстегнулись и пошли, цепляясь за все, за что только можно, на корму. Прогулочка получалась еще та, а он не говорил, зачем это все.

— А потом из двери вывалился человек.

— Ага. Он был совсем без всего. Лежал, наверное, на койке, а потом его выкинуло. Когда я увидел его, он был уже в полном отрубе — головой, наверное, шваркнулся.

— Так кто это был такой?

— Эйб сказал мне, что Уилкинс, и имя какое-то, только я сразу забыл. Я хотел ему помочь, а Эйб не давал, говорит, что это рискованно, только сами покалечимся, и не спорь, мы же договорились. И тогда мы пошли дальше и добрались до лабораторного модуля. Там швыряло еще хуже, но там стоял второй радар, и Эйб включил его, и мы пристегнулись к операторским креслам и стали смотреть.

— И вы увидели, как закрылось окно? По телу Элии пробежала волна непроизвольной дрожи.

— Ну, Эйб улыбался всю дорогу, от уха, до уха, и говорил мне, не бери в голову, но все равно ощущение было жуткое. И все случилось считай одновременно. Мы добрались до контакта — сверху так и сверкало голубое сияние, и все эти грибные джунгли были ну вроде как еще кошмарнее при таком свете — и увидели, что пандуса нет. И тут же сияние потухло, окно закрылось. А Эйб щелкнул каким-то переключателем, и сразу же произошла расстыковка.

Элия подняла голову, словно вглядываясь в скрытое темнотой лицо Седрика:

— Расстыковка чего с чем?

— Лабораторный отсек, третий модуль СОРТа. Эйб закрыл переходные люки и отделил нас от остальной машины. И тут же окно снова открылось, и нас подняли краном, только теперь мы оказались в куполе Дэвида Томпсона. В одном месте — в куполе де Сото, на глазах у всех этих репортеров — они симулировали разрыв струны, а в другом, в Томпсоне, тут же ту же самую струну восстановили. К тому времени, как они там сообразили, что нам полный конец, мы уже вернулись.

— А Девлин?

Вот, дошли до самого плохого. Седрику очень не хотелось рассказывать дальше, он чувствовал себя виноватым и вроде как грязным, хотя, если так посмотреть, в чем же он виноват, что же он мог сделать? Да он даже и пробовал как-то вмешаться, просил Фиша открыть окно и вытащить тех, остальных.

— Остальные так там и сидят — и он, и Пандора Экклес, и этот самый Уилкинс, если только он жив. Вернулись только мы с Абелем, в заднем модуле.

Он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.

— Как же это? Не может быть!

— Может. Плохо это все.