Спор длился уже больше лучины, но без малейшего успеха. Рыска стояла на своем, как статуя Хольги на пьедестале: под известкой, которой строители замазали щели, оказался цемент алмазной твердости. Проще разбить, чем сдвинуть.

Альк, наверное, сто раз проклял свою болтливость. Ну что ему стоило поддакнуть: «Да-да, как обманчива внешность!»?

— Каждый день в каком-нибудь городе вешают кого-нибудь невиновного. Ты не можешь спасти всех.

— Но я могу спасти хоть одного! — не давала сбить себя с толку Рыска. — А других кто-нибудь другой спасет, и всем будет счастье. Надо помогать людям, тогда и они тебе потом помогут!

— Весчанская привычка. Не одолжишь соседу топор — он тебе не одолжит борону, вот и приходится подлизываться к противному мужику. Деваться-то все равно некуда, вокруг лесов на пять кинтов. А здешнего лекаря ты больше никогда не увидишь, так что нечего ради него и стараться.

— А может, он вылечит кого-нибудь, кто поможет мне!

Жар даже не вмешивался: слишком хорошо знал этот тон и взгляд. Пусть лучше такка сожрет, чем совесть. Поняв, что это еще надолго, парень спешился и разлегся в высокой траве, забросив одну ногу на колено другой и сунув в зубы клеверную былинку. Чувствовал он себя на удивление бодрым, хоть и слабым. Пожрать бы уже чего…

— А может, того, кто тебе навредит?

Рыска спохватилась, что разговор зашел куда-то не туда, в корысть какую-то.

— Ну и пусть! Главное, чтобы правда победила!

— И лекарь смог повеситься со всеми удобствами, дома?

— Он же передумал!

— А завтра снова передумает?

— Нет, он уже протрезвел, испугался и поумнел!