Дверь с затейливой резьбой. Порог. Лениво разлегшаяся на нем клякса солнечного света. Дюжина шагов, и вот оно — главное сокровище моего терема. Колодец. Даже в самый жаркий день вода в нем холодна как лед, с потемневших бревенчатых стенок никогда не сходит иней.

Подвел я к нем Николку, рубаху снять велел. Немолод я, да и ведро тяжело — дрожит оно в руках, грозит воду заговоренную расплескать. А Николка будто знал, нахохлился как воробей. Ждёт.

Миг, и льется ручьями, стекает по тонким плечам вода колодезная, взрывается в чаще птичий гомон, меняются глаза у мальчишки — темнеет серый, стальным оборачивается. А вокруг утолщается, растет кайма золотая. Падают на землю последние капли воды, а передо мной уже стоит настоящий чародей. Маленький, пока еще неумелый, но все-таки чародей. И глаза. Серые с золотым. По ним, по глазам этим, и узнают чародея. Пока сила колдовская в нем есть, не потускнеют, не переменятся они.

* * *

Умницей Николка оказался. За год столькому выучился, сколько многим и за пять лет не одолеть. Наступило время талисман выбирать: поселится в нем крупинка силы колдовской, и пока цел он — никто чародею страшен не будет.

Каждый талисман сам выбирает. Подскажешь — и ушла из ученика сила колдовская, только дымок тонкий, багряный к небу потянется. Потому и уходят чародеи, не мешают ученикам.

Уж кто только на разные хитрости не шел, какой только талисман себе не выбирал, все на одном сходятся. Спрятать его надо. И чем надежнее, тем лучше. Не найти врагу талисман — не отобрать силу чародейскую. Да только Никола дальше всех пошел. Месяц на чердаке сидел, книги листал, лоб хмурил. А потом взял и исчез. Шесть дней неизвестно где плутал, а потом вернулся — долго кружил у колодца, гремел ведром да на небо посматривал. А когда на лес спустились первые сумерки, проскользнул в терем и, неуверенно потоптавшись на месте, протянул мне кусочек дубовой коры.

Вот тогда я за Николку и в самом деле обрадовался. Уж что-то, а до такого еще ни один из учеников не додумался. Не простая та кора. Коли срезать ее в полнолуние с дуба, что не меньше полутора веков ветви свои к солнцу тянет, а потом водой заговоренной трижды окатить — получится талисман лучше некуда. Ни нож его не возьмет, ни вода не размочит, ни огонь не сожжет. Вздохнул я тогда — второй раз доказал мне Николка, что выйдет из него чародей, каких во всем королевстве нет. А раз так, настала пора его людям показывать, с умениями колдовскими знакомить.

Радовался я тогда. Уважения и почета ждал. Да только не по-моему в тот раз вышло. У всякого чародея слабина есть. Один всё, что захочешь, предскажет, а вот погоду угадать не может, как над этим ни бьется. Другой от любой болезни исцелить может, а на себе царапина неделями заживает. Третий со всяким зверем по душам поговорит, а людей-то, бывает, и не поймет. И Николка исключением не оказался. В душах людских читал, словно в книге открытой. Ничего от него не утаить. Да только вот коли спросят его — всегда правду отвечал. А правда-то не всякому уху приятна.