— Понимаешь… — Хьясси слегка поморщился, — все на самом деле оказалось не совсем так. Все гораздо скучнее… Я потому и обрадовался, что тебя встретил.

— Вот, значит, как? — Митька поежился. — А скажи, как зовут мою маму?

— Елена Михайловна, — не раздумывая, сообщил Хьясси.

Ну что ж. И почему кассар всегда оказывается прав? Как здорово было бы сейчас ошибиться, но увы…

— Ты врешь, — глядя в сторону, скучным тоном произнес Митька. — Кто бы ты ни был, ты врешь. Ты не можешь знать, как зовут мою маму. Я тебе не говорил.

— Это я когда живой был, не знал, — возразил Хьясси. — А мертвые знают все.

— Да? — недоверчиво прищурился Митька. — Тогда скажи, почему мой отец бросил нас с мамой?

Хьясси замялся, настороженно глядя на Митьку.

— Ну… мало ли… может, он твою маму разлюбил? Или она его сама прогнала?

— Не знаешь? Ну вот и я не знаю. А говорил, типа мы, мертвые… Короче, ты знаешь только то, что у меня есть в мыслях. А значит, ты врешь, и нет тебя! Ты ни живой, ни мертвый! Ты никакой. Ты не Хьясси! — Почему же? — каким-то раздраженным, взрослым голосом осведомился мальчишка.

— Потому что настоящий Хьясси не стал бы на такой вопрос отвечать! Просто молча бы пожалел меня… А ты — глюк! Все, пока! Некогда мне тут с глюками трепаться!

И вновь бег, вновь холодный ветер в лицо, ноющая боль в груди. «Не сворачивай в сторону», предупреждал кассар. Хорош бы он был, вывались сейчас в мир… в какой-нибудь княжеской деревне, где стражники уже ждут-не дождутся дорогого гостя. Нет уж, нафиг! Такой радости он князю Диу не доставит.

И шаги, бесконечные шаги вперед. Взгляд только под ноги… не хватало еще с кем-нибудь встретиться… с кем-нибудь, кто живет в его памяти. Может, это будет Синто? Или, не дай Бог, мама? Нет уж, по сторонам не глазеть, ни о чем таком не думать… Шаги считать… аккуратно, четко… до завихрения мозгов.

Это сколько же получится? Если земли князя простираются ну хотя бы на двести километров… значит, двести тысяч метров… а шагов еще больше… триста тысяч, наверное. И если в секунду делать один шаг… Блин, сколько же это выходит… это же неделю, наверное, тащиться придется. А как же насчет еды? И пить? Или здесь оно без надобности? Да и вообще, шаг в этой странной темноте — чему он равен там, в обычном мире?

— Чего вам надо? Я вас что, трогал?

Голос тонкий, захлебывающийся, еще не плач, но уже близко. Как ни пытался Митька жмуриться, как ни убеждал себя прятаться от глюков, а все же не выдержал, взглянул.

Там, во тьме, был лес… Знакомый лес, несмотря на то, что и листья, и трава, и корявые стволы деревьев были угольно-черные. Не лес даже, а парк… Вот там, вдали, за кустами, это же асфальтовая дорожка! А трое парней, обступивших маленькую, тонкую фигурку, были совсем уж знакомы. Санька, Илюха, и… и он сам! Он, Митька, в джинсовой куртке, деловито выламывающий березовый прут…