Неприятно пораженный столь неуместным замечанием, Оман устремил вопрошающий, требовательный взгляд… и Золотинка смутилась, только сейчас, задним числом уже, сообразив, что смеется. Ей стало стыдно.

— Спасибо… Ой, прости, опять не то, — сбилась она, махнув рукой. — За это не благодарят. Не так благодарят. Не словами. Спасибо. Я понимаю. Это очень опасно, — она оглянулась. — Для вас.

Оман выслушал и, подумав, кивнул.

— Решение далось мне нелегко. Уйти с тобой, стать изгоем. Ты должна представлять себе положение изгоев… Приходилось ли тебе встречать в Словании пигаликов, которые порвали с Республикой?

Золотинка неопределенно кивнула.

— Многие благополучно устроились и не бедствуют, если говорить о чисто житейской стороне дела. Цены на пигаликов, я бы сказал, стоят в Словании высоко. Еще выше, пожалуй, в Мессалонике. Знания, трудолюбие, известная, вошедшая в поговорки честность пигаликов оцениваются властителями полновесным золотом. Разумеется, я не могу этого не знать. Но я прекрасно отдаю себе отчет, что изгои — это пигалики без почвы под ногами. Здесь их почитают предателями — плевать, там… там их боятся и презирают. В общем, терпят, пока нуждаются.

— Спасибо, — еще раз сказала Золотинка. — Ваше… твое предложение тем более дорого, что я не знаю, чем за него отплатить.

Оман ждал, что она скажет, с видимой небрежностью, но сосредоточенно, если не сказать настороженно. И когда Золотинка закончила, указав, что положение ее после побега будет предельно трудным, вдвойне, может быть, опасным для спутника ее, для «тени», Оман пренебрежительно фыркнул:

— Ты волшебница.

— Это лишь прибавляет опасности.

Больше об этом не говорили. Замысел поэта состоял в том, чтобы Золотинка обратила себя в какой-нибудь «не слишком громоздкий и обременительный» предмет, который Оман бы и доставил на волю, то есть пронес бы заколдованную Золотинку через заставы. Дальнейшее представлялось ему не более трудным. Волшебных возможностей Золотинки он не знал, а она не имела ни малейшего представления, сможет ли Оман, не обладая волшебным камнем и какими-либо действительными колдовскими навыками, обратить ее из предмета в Золотинку — если уж удастся первоначальное превращение из Золотинки в предмет. И то, и другое представлялось сомнительным, и Золотинка очень осторожно, чтобы не обидеть и не расхолодить Омана, пыталась это ему втолковать.

Оман же, как обнаружилось, готов был пуститься в путь немедля, прямо сейчас, на ночь глядя. Ладно еще он не притащил с собой походное снаряжение, оставил его дома в расчете захватить по дороге, когда двинется к выходу, имея в кармане «не слишком громоздкий и не обременительный» предмет. Призывы к осмотрительности он принимал как обиду и вовсе расстроился, когда Золотинка наотрез отказалась произвести соответствующие опыты.