Что-то новое, доброжелательное, почти дружеское в мягком, женственном голосе волшебницы заставило бродягу насторожиться, он злобно мотнул ножом, оберегаясь от наваждения.

— Скажи еще, верить в людей!

Золотинка пожала плечами.

— Кто ничему не верит, тот верит всему.

— Красиво выражаешься, — враждебно обронил бродяга, делая шаг. В душе его колыхалось нечто мутное. — А теперь, — продолжал он неуловимо дрогнувшим голосом, — хватит болтовни. Ничто уж тебя не спасет, но хочу я одно: кто ты есть? Как тебя зовут? Имя!

Подбираясь ближе, он уже не прихрамывал, единственный глаз под сурово изломанной бровью смотрел с двойной бдительностью, о нерасположении шутить говорила скорбная складка рта.

Тягостное спокойствие владело Золотинкой.

— Все это не так важно, как кажется, — заметила она. — Но изволь: меня зовут Золотинка.

Подбираясь еще на шаг, почти неприметный, неразличимый шажок, бродяга покачивал головой, отрицая все, что говорила ему девушка.

— Я могла бы сказать, что, к счастью, к счастью для тебя, ты не способен на хладнокровное убийство. И это была бы правда, но она тебя не спасет — на хладнокровное не способен, а безумие уже рядом. Ты у края пропасти. Легко потерять равновесие.

— Имя! — повторял он, не слушая. — Ты скажешь мне имя, или… скажешь мне свое имя!

Сделает, поняла Золотинка. Содрогаясь от боли, пырнет ножом.

— Имя! — дрожал он, подступая.

— Золотинка, — покорно сказала она.

Покорность девушки сбивала его в тот самый миг, когда зачиналась подмывающая волна бить. Он должен был — зажмурившись! — заводить себя, словно карабкался без конца на падающую под ногами вершину.

— Имя! — повторил он, прохваченный бешенством.

— Золотинка, — отвечала она еще мягче, ибо не могла справиться с жалостью и удивлением, которую вызывал у нее мучительный клубок противоречий в этой растерзанной душе — убийца путался в них и душился, карабкаясь все вверх и вверх, чтобы свалиться в бездну.

— Имя! Я убью тебя, лживый оборотень! — рычал он уже в беспамятстве. Золотинка не понимала, как уберечь его от самого себя.

Мельком оглянувшись, она подалась назад и очутилась на краю глинистого обрыва, который падал размытым откосом до полосы раскатанного прибоем песка. Убийца сократил этот шаг, наступив на брошенный в траву плащ.

— Имя… — произнес он упавшим до шепота голосом как-то совсем бессмысленно — было это не слово, вздох перед ударом.