— Ничего особенного я не сделал, — сказал Маледикт, улыбаясь на высказываемые безумные фантазии о колдовстве и экзотических ядах. — Я всего лишь забаррикадировал дверь и сказал Лаву, что поступил так из одного опасения: если слуга Лава был подлым воришкой, с чего вдруг хозяин окажется лучше? Выяснилось, что у Лава слабое сердце. Его прикончил его собственный нрав.

Пуль, тот самый карикатурист, до сих пор заключенный в «Камни», прослышав о происшедшем, почерпнул из него сюжет следующего шедевра: Маледикт, облаченный в тень, окруженный лукавыми лицами, рассыпает перед ними монеты. Карикатура была озаглавлена «Ставки на смерть», и за спиной Маледикта маячила рогатая голова Хаита, бога смерти и победы. Джилли забеспокоился, увидев картинку; Маледикт лишь ухмыльнулся.

— Ты должен быть более благоразумен, сидеть дома и…

— …сдерживать натиск визитеров, желающих увидеть место, где сначала умер человек Лава, а потом он сам? Нет уж, Джилли, мне это начинает надоедать.

При дворе возродился интерес к темному рыцарю, не напоминавшему о себе целый сезон; Маледикта заваливали приглашениями на скандальные собрания и балы, однако в его бурной жизни белела одна лакуна. От Януса не было ни слуху ни духу, и Джилли знал, что именно это толкает Маледикта на различные поступки в поисках его внимания.

Янус появился лишь через несколько дней, поздно ночью. Он полностью соответствовал представлениям о любовнике, спешащем на позднее свидание: темное белье, духи с цитрусовыми нотками, чисто выбритые щеки.

Джилли открыл перед ним дверь, и Янус влетел в гостиную, словно знал: с той ночи, когда на Маледикта напали, ему не спалось в его спальне. Слуга шел следом, негодуя на беззаботную уверенность Януса в том, что ему будут рады — даже спустя неделю; Джилли с удовлетворением заметил, как Янус остановился на пороге при виде Маледикта, вытянувшегося на кушетке около спинета. Весь в голубино-сером, Маледикт походил на пламя, горящее в лампе тонкого стекла.

— Это был убийца? Человек герцога? — спросил Янус и бросил плащ на спинку стула, не обратив внимания на то, что скользкая бархатная подкладка словно бы стекла на пол.

Джилли поднял плащ, снова повесил.

— Человек герцога. Рука твоего отца. Садись. Выпить хочешь? Джилли учит меня мухлевать в «Дешевом висте».

Янус склонился, чтобы поцеловать Маледикта, но тот отвернулся, словно оскорбленная горничная, не желающая отдаваться своему господину по-хорошему.

— Это игра для слуг, — сказал Янус, видимо, желая поднять Маледикту настроение. Он уселся на кушетку, прижавшись бедром к ноге Маледикта.