Аааа!!! Ёкарный бабай! Ты что это, увалень, делаешь?! Чуть руку не сломал. Ты вообще откуда на меня свалился, придурок? какой такой "уйди противный"? На себя посмотри, морда! Ща, как дам больно! Будешь знать! Где принцесса? Отдай стрелу, что вцепился? Не твоя чай!

Эй! Ты можешь внятно говорить? Что квакаешь? Ну прости, прости. До свадьбы заживёт. На, возьми, юшку утри. И водой примочи, а то распухнет. Что говоришь?

Какой колодец? Какое колечко? Ты колечка у колодца ждал, на секундочку к болоту отлучился, а тут на тебя стрела? На ТЕБЯ моя стрела? Так это ТЫ моё предназначенье?!

6 Чаш Удовольствие

6 Чаш

Удовольствие

Этот аркан еще называют "зародыш будущей радости". Пока все просто довольно мило, а скоро может стать по-настоящему здорово.

Тикки Шельен Увертюра

Тикки Шельен

Увертюра

Первая. Ее я помню очень хорошо, наверное, лучше всего остального, в Семиренках такие были, считай, в каждом доме, это не удивляло, это входило в правила игры. Она стояла на краешке стола, белая, украшенная нелепыми пузыристыми синими розочками, а тетя Римма наливала молоко из большой трехлитровой банки. Молоко было теплое, парное, его хотелось пить прямо из банки, но банку не давали никогда, только эту чашку, белую, белее молока. Пузыристые розочки чем-то странно напоминали пену на парном молоке, при одном взгляде на них становилось смешно и уютно. Пей, говорила тетя Римма, наливая молоко в белую чашку с синими розочками. Пей, не прыгай, и хлеба возьми! За хлебом ездили на велосипедах, авоську с буханками вешали на руль, внутри магазина пахло хлебом, карамельками и еще чем-то, что сразу не определишь, но не забудешь никогда. За ночь недопитое молоко подергивалось пленочкой сливок прямо в чашке. В сенях толпились на старой тумбочке большие банки с молоком до краев, только под крышкой чуть-чуть стеклянные. Вечером приходили люди, оставляли прозрачные банки, уносили белые, полные. Теплое молоко медленно остывало, поверх него сгущались сливки; чтобы налить молока, надо было встряхнуть банку, тогда сливки нехотя разбивались и всем доставалось понемножку желтоватых островков среди белого, и маме, и тете Римме, и всем в доме. В хлеву рядом с сенцами коровушка переступала с ноги на ногу и терлась о загон, а если войти туда, телочек тянул к тебе губы, шкура на его шее вечно была чем-то выпачкана, скользкий холодный нос охотно тыкался в ладонь. Теленочка было немножко жалко, потому что мы пили его молоко и еще почему-то, зато ему вечером готовили ведро пойла с хлебушком, и телок звонко вылизывал ведро шершавым языком. Пей молоко, тянись высоко! Правда, толком я так и не выросла, в классе всегда была самая маленькая, но все равно ни до, ни после я не пила молока вкуснее, чем тогда, в Семиренках, у тети Риммы, из щербатой белой чашки с синими розочками.