— Вот как?

— Я дам тебе великий дар, — сказал Итаяс, глядя мне в глаза с усмешкой скорее лиса, чем барса. — Сейчас — Таян и Кэтукам, к зиме склонится Ора, весной — Имарикам и Дзерасс.

Брови мои поползли вверх.

— Это обещание?

— Это предсказание.

Я немного подумал.

— А что скажет твой отец?

Итаяс пренебрежительно фыркнул.

— Я вижу его сердце. Он смирится. Золотая клетка лучше железной.

— Ты неласковый сын, — усмехнулся я.

— Я не питаю почтения ни к пышности, ни к знатности, ни к старости. Только к доблести и мудрости, император.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, улыбаясь. «Кажется, это было что-то вроде лести», — решил я; бескомпромиссность горца меня забавляла. Оставалось тайной, когда он успел переменить свое мнение, но издевательские подначки сменились фамильярным расположением. Чтобы избежать неловкости, приходилось отвечать тем же; счастье, что у нашей беседы не было свидетелей, кроме безумного демона и Юцинеле, которую нарушения этикета не смущали. «Если Итаяс действительно с самого начала все знал, — занимал меня вопрос, — тогда почему… Нет, мысли пророка понять невозможно».

— Чаарикам вместе с прочими каманами станет частью Таянри, — в тон Итаясу сказал я. — Горцы по обычаю получат освобождение от налогов на пять лет. Но набеги должны прекратиться.

— Я об этом позабочусь, — ласково пообещал Итаяс.

Мне вспомнился давний совет в Кестис Неггеле; я сказал тогда своим сановникам, что Итаяс способен залить Лациаты кровью куда успешнее имперских войск. Я был бесовски прав тогда. Пожалуй, на итаясов век сражений хватит, а там — все буйные головы успеют скатиться с плеч…

— Что же, — сказал я, — остается последнее.

Итаяс ухмылялся.

— Хочешь знать, какой получишь ответ? — поинтересовался он.

— Когда я захочу это знать — я спрошу, — ровно заметил я и продолжил: — Я хочу знать, зачем все это тебе.

Такого вопроса он не ждал.