Наряд выдавал в нем бывалого путешественника. Он носил пестрые одеяния, принадлежащие к самым разным (и, в основном, неизвестным) культурам; предметы его гардероба плохо сочетались не только между собой, но и со своим обладателем: на выцветшей, потертой рубахе из зеленого сендала[10] с воротником-стойкой поблескивали медные пуговицы; сверху «на варварский манер» была накинута сыромятная шкура сайгака; поношенные кавалерийские сапоги из мягкой кожи цвета хаки пестрели заплатами, а широкий, вышитый золотом фиолетовый кушак явно знавал лучшие времена. В целом создавалось впечатление, что хозяин костюма отоваривался на каком-то рынке подержанной одежды — причем на ощупь.

Но если приглядеться, становилось заметно качество: при каждом движении незнакомца драгоценная золотая вышивка тускло сверкала в отблесках костра. Конечно, золотая пить поблекла и почти совсем истерлась, но все ещё была различима под толстым слоем дорожной пыли.

Некоторые вещи поражали своей необычностью: с одного боку на поясе висели коньки из китового уса, с другого — свернутый кольцом хлыст из лосиных кишок, с рукоятью из слоновой кости; в каждом сапоге по кинжалу; за кушак заткнут странный тяжелый нож с зарубками по одной стороне, который незнакомец называл «мечеломом»; широкий меч (аггедонский рыцарский, как позже сообщил гость) из страны, настолько далекой, что даже Болдх о ней не слышал.

На голове у незнакомца возвышался какой-то странный убор — при таком освещении трудно было определить, что это. Может, шляпа, может, даже украшенный особым гребнем шлем. Так или иначе, похоже, этот убор был изготовлен из панциря омара или даже целого краба, причем с болтающимися по бокам клешнями... которые к тому же шевелились. Едва уловимое глазом движение: шляпа как будто видоизменялась с каждым поворотом головы хозяина, словно пытаясь принять первоначальную, но давно забытую форму.

Но сильнее всего привлекали внимание глаза. Они почти равнодушно смотрели на путешественников с весьма сдержанной приветливостью. Перед ними был человек, который мог бы любить людей (в некотором роде), нравиться людям (в некотором роде), но слишком много насмотрелся за свою жизнь, чтобы в них верить.

Даже голос звучал так, словно незнакомца уже ничто не волновало и не трогало в этом мире.

— Должен извиниться за ту шутку, — начал он, — не смог удержаться. Ну как же, шестеро странников с юга, и, разумеется, с ужасно важной миссией; первый день в великом Фрон-Вуду — и ни сном, ни духом, что в кустах кто-то есть, причем всего в нескольких ярдах от них. Хи-хи-хи. Так захотелось над вами подтрунить!..