— Как это тяжело, братец! Вечное ожидание! Его светлость всегда был окружен своими людьми. Всегда под охраной. Бедный предатель точил бы кинжал, уповая на единственный миг одиночества, чтобы нанести удар.

Клюв скользнул ближе.

— Например, в той скачке, когда вся армия на миг смотрела куда-нибудь в другую сторону? А бедный его господин болтался поперек седла?

— Да, братец. Именно.

Обе птицы нашептывали ему прямо в ухо, прыгали с лица на шею, с шеи на плечо.

— Такой мимолетный шанс!

— Самый первый!

Дьюранд задыхался, изгибался дугой. Перед мысленным взором стояла картина, нарисованная пернатыми дьяволами: человек, проникший в ближайшее окружение Ламорика, только и ждущий шанса погубить своего господина. Человек, движимый страхом, честолюбием — или просто подкупленный, стремящийся улучить миг, чтобы нанести Ламорику удар. И если такого человека не разоблачат, он не замедлит предпринять вторую попытку.

Дьюранд так качался на животе, изогнувшись дугой в судорогах, что один из грачей даже потерял равновесие.

— Что же будет теперь, в суматохе и суете похода?

Когти впились в сломанную челюсть Дьюранда.

— Когда даже стены кругом — и те из дерюги?

Никто не говорил об убийце — ни единого слова. Ламорик шел со всей своей армией в какую-то западню, расставленную этими дьяволами, а тем временем предатель уже заносил меч над его горлом. А Дьюранд валялся тут, пригвожденный ранениями к полу Расписного Чертога, пока войско движется навстречу катастрофе.