— Но здесь-то — достанет святости? Так что посмотрим-посмотрим, — проговорил слепец и повернулся к Дьюранду. — А ты-то сам, ты уверен, что ты этого хочешь? Если нет — только скажи, и эти трое тебя оттащат обратно. Я не против.

Дьюранд сощурился, гладя на бледное пустое небо над головами Оредгара, Кирена, Хагона и скальда, всем сердцем ощущая, как стремительно удаляется, катится прочь, как волна, войско — и думая о том, что Ламорик вот-вот получит удар ножом в спину и даже не подозревает об этом. Кто-то из его войска предал своего господина.

— Хагон, если это можешь сделать только ты, я буду благодарен.

— Неплохо сказано, — заметил Хагон, — для человека с проломленной головой. Засим, уж прошу прощения у ваших милостей, приступим…

Патриарх Оредгар поднялся. Полы его шафранового одеяния потемнели от пепла. Рыцарь и скальд склонили головы. И вот Дьюранд остался один.

На бледном лице Хагона застыла решимость. Он поднял длинные руки.

— Прости, дружище, но я должен знать, что тут да как.

Сильные пальцы нажали — не самое приятное ощущение — на лицо Дьюранда.

— Глаз, щека, нос, подбородок, зубы, ключица, ребра, снова ребра. — Руки поднялись. — А теперь попытайся вобрать в себя побольше воздуха. Давай! Дыши!

Дьюранд и так изо всех сил пытался вдохнуть поглубже.

Руки Хагона перебирали горшочки с лекарствами. Гермунд оставил пред алтарем костер, и Хагон запел.

— Кость к кости, кровь к крови, — медленным речитативом завел он, взывая к Небесному Владыке и заклиная духов болезни и распада. — Как Паладин Небесный воткнул копье в землю, дабы не упасть, так пусть кости эти стоят крепко и несокрушимо. Как Стражи Ярких Врат связали железные кольчуги, дабы сражаться под Фаранделем, так и пусть сломанное сомкнется, срастется и укрепится. Испейте же чашу разочарования, о, черви мрака. Кость к кости, жила к жиле…

Над головой Дьюранда простиралось безбрежное небо. Небесное Око пронзало пелену облаков. С озера, громыхая, налетел шквал, омывая Дьюранда и город холодным дождем. Молодой рыцарь пробудился от кошмарных сновидений и, открыв глаза, обнаружил, что тягостное ощущение, будто по нему кто-то ползает, не исчезло. Напев Хагона не смолкал ни в пору Ночной Хвалы, ни во время Молитвы Заката или Последних Сумерек. Небеса наполнились звездами и идущая на убыль луна сверкала, точно только что отточенное лезвие.

Слепой Хагон не умолкал — он заклинал и молился, связывал и проклинал.

Во тьме в памяти Дьюранда проносились разные битвы: застывшее на изможденных лицах изумление, страх внезапной раны. Он вспомнил сэра Вэира на утесах Тернгира, сэра Гоула, лежащего на спине на Хеллеборском тракте; Керлака — юношу, так похожего на него самого, в Бауэрмиде — все они были мертвы.