Кто, к примеру, этот сухощавый мужчина, куском железа вырезающий на деревянном столбе уродливое женское лицо? Или этот – греющий руки над огнем чадящего костерка? А кто эти двое – молча уставившиеся друг другу в глаза? Что они делают – гипнотизируют друг друга? А это кто – голый по пояс, что стоит на коленях, раскачиваясь в такт душераздирающей мелодии, которую гундит кто-то еще, спрятавшийся внизу, под нарами?

Может, дело в одинаковой полосатой робе? Или в том, что массовка сделала свое дело, окончательно обезличив своих статистов?

Мелькнула чья-то ухмыляющая рожа. Грязные пальцы скребли небритый подбородок. Кто-то громко харкнул и сплюнул сквозь редкие зубы. Длинная капля свесилась с подбородка до пола. Тупой, ничего не выражающий взгляд…

Хозяин двигался вперед – и по мере движения стихал царящий здесь негромкий однообразный гул – шагов, поскрипывания половиц, голосов, дыхания. Все смотрели на него – такими взглядами провожают проплывающий мимо призрак.

Он и сам чувствовал себя призраком. Его давно нет – он вычеркнут из списков еще при рождении, существует лишь на странном нелегальном положении. Положении ненужного, который заставил всех всерьез поверить, будто он – самое крепкое звено бесконечной человеческой цепочки.

Может, так оно и есть: он – самое крепкое звено. Только – одиноко брошенное в пыль, в стороне от звонко дребезжащей цепи.

…Из тумана выплывает худое, бледное лицо. Знакомое. Оно чаще других обращается к камере. Его устами чаще прочих воздаются Хозяину целительные молитвы. Сейчас на нем замешательство, испуг. Но обладатель лица быстро справляется с эмоциями. Он – неплохой актер. Может, он и был актером до того, как попал в массовку? Не важно, что было, важно лишь то, то здесь и теперь.

В массовке, он стал особой величиной. К нему прислушиваются, его боятся, слова его становятся священными текстами. Хорошо ли это? Массовка не признает личностей, признает лишь функцию. И эту функцию легко может занять другой. Тот, кто станет Херувимом, если этот, первый, совершит ошибку.

– Хозяин! – с надрывом произнес Херувим. И рухнул на колени, словно механизм, которому отключили питание.

Следом, как цепляющиеся друг за друга костяшки домино, посыпались навзничь обитатели барака. Не все. Некоторые просто отпрянули подальше, в глубину тумана, в тень деревянных полок.

Павел стоял неподвижно, повесив на лицо маску спокойствия. Он ждал продолжения. Херувим не спешил подыматься. Возможно, собирался с мыслями.

Наконец, он встал. Спокойно, плавно, и во взгляде его появилась невиданная раньше решительность. Он смотрел в глаза Хозяину, словно стремясь прочитать его мысли. В этом взгляде было еще кое-что. Нечто, что знали только двое.