— Почему? — повторил он.

Но я знал, что он уже попался на крючок. Утратил былую бдительность. В каждой симфонии — свой мотив, в каждом аккорде — главная нота. Так же обстоят дела и с людьми. У любого мужчины и любой женщины есть потаенная струна. Сыграй на этой струне — и когда зазвучит главнейшая для него нота, этот человек ваш. Слабость де Кераделя — тщеславие. На этой струне я и сыграл.

— Думаю, никогда и никто из де Карнаков не называл де Кераделя учителем. Никогда не молил де Кераделя взять себя в ученики. История моего рода явственно свидетельствует об этом. Что ж, те времена прошли. Всю свою жизнь я мечтал сорвать вуаль, скрывающую лик Истины. И я думаю, что вы на это способны, де Керадель. Поэтому я хочу остаться.

— В какой же вариант событий вы поверили? — с любопытством спросил он.

— В оба. И ни в один из них. — Я рассмеялся. — Иначе разве мог бы я рассчитывать на то, чтобы стать вашим аколитом?

— Хотелось бы мне верить вам… Ален де Карнак! Вместе мы были бы способны на многое.

— Верите вы мне или нет, я не вижу, как мое пребывание здесь может навредить вам. Если я исчезну, например, или сойду с ума, или совершу самоубийство… Это, безусловно, может навредить вашей репутации.

Де Керадель рассеянно покачал головой.

— Я легко мог бы избавиться от вас, де Карнак, — равнодушно отозвался он. — И мне не пришлось бы никому ничего объяснять. Но хотел бы я доверять вам.

— Если вам все равно нечего терять — то почему бы и нет?

— И я доверюсь вам, — медленно произнес де Керадель.

Он взял в руку чашу для жертвоприношений, взвесил ее на ладони, потом отбросил на стол. Вытянув обе руки вперед, он сложил пальцы в особую фигуру. Зная, что в сердце своем я против него, я не смог бы ответить на этот жест — древний, священный. Ему обучил меня лама в Тибете, чью жизнь я спас. То, что этот жест использовал де Керадель, словно осквернило древнюю клятву… хотя она все еще накладывала обязательства… обязательства ценою жизни.

Меня спасла Дахут.

Яркие солнечные лучи залили комнату — и в этот миг порог переступила Дахут. Если что-то и могло заставить меня поверить в «здравую» версию де Кераделя, так это образ Дахут, чей путь озарил свет.

Она нарядилась в брюки и сапожки для верховой езды, рубашку цвета морской волны, оттенявшую ее чудные глаза, и того же цвета берет, изумительно смотревшийся с ее золотисто-русыми волосами.

И когда я увидел ее, осененную этим свечением, то позабыл о де Кераделе. Я позабыл обо всем.

— Привет, Алан. Гроза миновала. Давай прогуляемся.

И тут она увидела чашу для жертвоприношений. Ее зрачки сузились, радужка не касалась верхнего и нижнего века, в глазах заплясали дьявольские огоньки…