— Тот юноша был храбрее тебя, Шаламу, — ответила танцовщица.

Кентон видел, как налилось кровью лицо жреца.

— Что ты имеешь в виду? — прорычал он.

— Почему ты приказал убить юношу? — Ее голос был холоден.

Жрец с жаром ответил:

— Он совершил кощунство. Он…

— Он был храбрее тебя, — оборвала его она. — Он осмелился сорвать с нее вуаль. А ты знаешь, что ты трус. Вот почему ты приказал убить его!

— Ты лжешь! — Его руки протянулись к ее горлу. — Ты лжешь! Я осмелюсь!

И вновь танцовщица залилась смехом:

— Ты даже не осмелился убить его сам!

Его руки вцепились в ее горло. Она отпихнула их.

— Ты трус! — сказала танцовщица. — А тот юноша не побоялся сорвать вуаль с той, которую любил. Не побоялся накликать гнев Иштар и Бела!

— Я бы не осмелился? — простонал сломленный жрец. — Боюсь ли я смерти? Боюсь ли я Бела?

В ее глазах плясала насмешка.

— Хаи! Поистине велика твоя любовь! — дразнила его танцовщица. — Жрица ожидает бога в его пустом доме! Возможно, он не придет с этой бурей! Возможно, он забавляется с другой девой! О, бесстрашный! Отважный влюбленный! Займи его место!

Жрец отпрянул.

— Занять… его… место! — прошептал он.

— Тебе ведомо, где спрятаны доспехи бога. Войди к ней как бог! — сказала танцовщица.

Долгие мгновения жрец молчал, колеблясь. Затем Кентон увидел, как колебания на его лице сменились решимостью. Он направился к алтарю — пламя на нем задрожало, опало, умерло. В наступившей темноте силуэты химер будто расправляли крылья.

Затем сверкнула молния.