Лазурное небо выцветало и бледнело вместе с палящим солнечным диском, поднимающимся все выше. Сильно пекло голову, но завихрения воздуха, следующие по ходу движения лошади, забирались под одежду, отдували волосы от влажной шеи и освежали. Песок лежал смирно, следы копыт виднелись аж до самого горизонта. Дорога переносилась легче, чем вчера. Так прошло несколько дней.

Незаметно кожа Амаранты покрывалась загаром, не медным и не бронзовым, как у кочевников, а золотисто-оливковым, как высохшая трава пустыни. Оказывается, северянке было не страшно харматанское солнце. Что тому виной — тиверские родственники или кровь далеких предков, завоевавших Эймар в незапамятные времена? Моран вспоминала север и жаркие дни в начале лета, когда с неба лился расплавленный огонь тепла, спеша пробудить скованную долгой зимой землю. В прошлом она любила это время ликования природы и наслаждалась вместе с ней, подставляя горячим лучам лицо.

Короткие остановки, ночевки под открытым небом, сушеные финики и копченое мясо, съеденные на ходу, в седле; монотонные дни в пути, цепь на ноге; жара и песок, яростные, но быстротечные бури, белое небо днем и красно-оранжевое вечером, окрашивающее пустыню и людей в цвета кармина и охры, как в фантастической сказке, рассказанной сумасшедшим сказителем. Таков был Харматан…

— Ты становишься похожа на харматанку, моя пери, — говорил Красавчик, — только лучше: твои волосы тут самые черные, а кожа — самая светлая и золотистая. Но я все равно краше!

Смешно, но с точки зрения большинства кочевников, так оно и было: пепельная, выгоревшая до серебра шевелюра Лу приводила харматанцев в восхищение. С помощью лечебной мази нелюдю удавалось избегать серьезных ожогов, но солнце и ветер безжалостно подчеркивали его возраст, выявляя паутину черточек под глазами и бороздки морщин на лбу и переносице.

Моран видела, что кочевники приближаются к неизвестной ей цели: они вскакивали рано поутру, собирались в приподнятом настроении и ехали быстрее обычного. К концу подходили запасы еды и воды — дневная порция уменьшилась до предела, и Фарсид давал отпить из своей фляжки не более одного глотка за раз. К этому времени поведение харматанцев перестало шокировать, а самые простые слова их языка стали понятны. Дети Хармы вели себя естественно, иногда — грубо, но в их среде не было места извращениям, пьянству, чревоугодию, притворству и другим порокам, характерным для «приличного» общества, а также многим болезням. К своему удивлению, Амаранта обнаружила, что при всей примитивности быта, никто из семьи Фарсида не страдает от паразитов или дурных хворей.