— Помолчи, дьяк, — велел он. — Пусть говорит твой спутник.

И палец умруна с длинным кривым когтем указал на меня.

Глава 19

Глава 19

Вообще — то я за словом в карман никогда не лез, но в данный момент замешкался с ответом. Не оттого, что нечего было сказать, а оттого, что непонятно, с чего начать. Сразу с правды? Как бы этот жуткий дядька не обиделся на такую прагматичность. С восхвалений образа загробной жизни — умрун может подумать, что я к нему подлизываюсь, или, того хуже, решит сделать мне подарок в виде скоропостижной гибели.

— Что ты молчишь, юнак? — прогудел повелитель мертвых. — Ты нем? От рождения, или же тебе язык за какую провинность отрезали?

«Юнак», слово — то какое. Как видно, это лояльная форма слова «мальчишка».

— Просто не знаю, как правильно поступить, — решил открыть карты я. — Переходить прямо к делу неудобно, а пустую болтовню вы, похоже, не жалуете.

Хозяин кладбища засмеялся, и у меня по спине потекли капельки пота, очень уж жуткими были эти звуки. Не имелось в них ничего человеческого.

— Переходи прямо к делу, — отсмеявшись, разрешил мне он. — Что тебе нужно в моих владениях?

— Украшение. Если точнее — подвеска работы девятнадцатого века.

— Так. — Когти умруна стукнули о подлокотник кресла. — То есть ты пришел ко мне за моим же добром? Однако это неразумно, юнак. Что мое — то мое, и ничьим больше оно быть не может.

— Да я на саму подвеску и не претендую, — стараясь, чтобы голос не выдал волнения, возразил ему я. — Лежит она тут — и пусть дальше лежит. Мне нужно отпустить сущность, что в ней живет, такое уж у меня предназначение, такая судьба, против них не попрешь. Мне самому не в радость это все, но раз Великий Полоз мне отмерил эту долю — приходится крутиться.

— Полоз, значит, — проворчал умрун и снова выбил когтями дробь по подлокотнику кресла. — Ты сам его видел? Давно?

— Да нет, — отозвался я. — В начале лета. Там все случайно получилось, но раз уж так вышло — надо выполнять то, что на мои плечи взвалили. Не за страх выполнять, за совесть.

— Юлишь немного, но это ничего, такова человеческая природа, ее не изменишь, — задумчиво произнес Хозяин кладбища. — Значит, ты служишь Полозу. Хммм…

Он задумался, призраки за его спиной застыли как статуи, боясь даже пошевелиться, да и мы с Михеевым тоже не двигались, отдав себя на съедение жадным до крови кладбищенским комарам.

— Вот что, дьяк, — только минут через пять тяжело промолвил умрун. — Иди — ка ты отсюда подобру — поздорову. Не желаю я тебя далее лицезреть.

— Мы пришли вместе, и уйдем вместе, — насупился Михеев. — Я отвечаю за этого человека.