Панос подтянул к себе обсыпанные меловой пылью ступни и обхватил колени.

— Зачем? — спросил наконец Спиро. — Зачем мы сюда пришли?

Его брат указал подбородком:

— А ты как думаешь?

Солнце на горизонте заливало бледным золотом волны, отделяя море от исполосованного ссадинами неба.

— Здесь красиво.

— Да.

— Но все-таки зачем мы сюда пришли?

— С нами случилось несчастье. Сначала мы поделились малость тем, что есть у нас, с соседями. Теперь должны немного поделиться с… с богами.

— Ты хочешь сказать, с Кириосом Иисусом?

Хоть и черные глаза были у Паниотиса, но и они вдруг сверкнули, как у того пастуха.

— Если хочешь.

— Тогда почему ты пришел молиться Кириосу Иисусу туда, где спит Она?..

— Я не говорил, что мы пришли сюда молиться. А вдобавок как Она может тут спать, если английские археологи выкопали Ее и увезли отсюда сто лет назад? Когда-то Она, может, и спала здесь, но теперь Она спит в парижском музее, во Франции. Твой прадед работал с теми, кто нашел Ее. Чему там тебя только учили целый год в гимназии?

— Нам в гимназии про это рассказывали, — кивнул Спиро. — Но пастухи говорят, что Она вовсе не в земле, а в море.

— Ты говоришь одно. Я — другое. Пошли. — Он стиснул Спиро загривок. — Ты тоже должен дать что-нибудь. Но только от себя и так, чтобы никто не видел.

Потом они шли обратно по дороге, залитой лунным светом. Дни в ноябре еще теплые, но по ночам уже становилось прохладно. Дорога свернула в тень известнякового обрыва, стало темно; Спиро моргал и щурился, силясь различить впереди брата — тень на ночной дороге.

А сейчас, сморгнув, он вновь увидел лицо Катины, которая все так же стояла на пристани, не отрывая от него широко раскрытых глаз.

— Это был мой брат, — повторил он.

Она что-то прошептала. Он не расслышал; ему показалось, что она вот-вот убежит.