И снова Панос, его твердая, потная рука на плече Спиро, они танцуют в одном ряду с другими мужчинами в День святой Варвары. Святая Варвара — покровительница горняков. С утра погода портилась. Под домами горняков с шумом билось о скалы море. Дом уже отстроили заново, но Пиопа была все так же несчастна, и они взяли ее с собой, а когда начались танцы, оставили со вдовой Мардупас и другими женщинами, а сами встали в ряд с остальными мужчинами и, положив руки друг другу на плечи, принялись топать и кланяться. Коста стучал черным кулаком в барабан, и те, кто мог, совали в небольшое отверстие барабана стодрахмовые бумажки. Какой-то парень из Плаки настроил сантури и выстукивал бойкие мелодии; аккордеонист, приплывший на день в рыбачьем баркасе с Сифноса, наполнял воздух завываниями своего инструмента. Здесь собрались горняки, пастухи и рыбаки, а еще солдаты с военного аэродрома на дальней стороне острова; их отпускали в увольнение всегда по пятеро, и большинство не обращало на них внимания.

Пастухов на этот раз приняли, потому что они принесли трех зажаренных коз. Неприятности начались с того, что один солдат, из Македонии, отозвал в сторонку пастуха и подначил научить его козлиному танцу. Они стали плясать, солдат неуклюже, а пастух ловко изображая непристойности жестами. Спиро и Панос вместе с другими стояли и смотрели на них, и Спиро хохотал во все горло, так что оно даже заболело. Потом вышел Аустинос и закричал на них, чтобы они прекратили, и те, кто сначала смеялся, вдруг тоже возмутились и принялись кричать. Музыканты перестали играть, солдат извинился и сел, но пастух все плясал. А потом к нему присоединились друзья. Женщины пастухов начали подпевать и притопывать сандалиями. Когда кто-нибудь пытался остановить мужчину, тот со смехом вырывался и делал неприличный жест. Потом старуха лет тридцати, не меньше, в юбке, перешитой из старого шелкового халата, выброшенного какой-то горожанкой, с бусами из ракушек, зубов и кусочков полированного дерева, принялась отплясывать запретный танец, который женщины танцуют в горах одни. Некоторые рыбаки подняли крик. Кто-то обозвал пастухов цыганами и велел им убираться отсюда, оставить приличных людей в покое. Возле женщины откуда-то взялись трое юнцов, и, хотя в их светлых глазах сквозил страх, кулаки они сжимали крепко. За ними выступили двое мужчин постарше — у одного руки были как колбасы из камней. Другой был, кажется, тем самым пастухом, которого они недавно встретили на дороге.

— Что это за мужчины возле вас, сударыня? — спросил Коста; говорил он презрительно, но все же обратился к ней вежливо. — Кто они такие?