— Сегодня мы возносим наши голоса надеждам на будущее: тем, которые сделают нас счастливыми. Мы молимся в своей вере, что солнце и луна лишь скрыты за облаками. Мы держимся вместе, плечом к плечу, ожидая того дня, когда мы снова воссоединимся с нашими принцессами. Селестия оберегает. Луна защищает.

Все присутствующие склонили головы. Ну, все кроме меня. Можете называть меня циником, но броня и дробовик оберегали и защищали меня гораздо надёжнее веры. Затем крошечный огонёк света возник на конце рога Священника. На мгновение я задумалась, что же сейчас должно произойти. Из маленького тусклого облачка магии полилась тихая мелодия. Мне никогда не доводилось слышать инструмент, способный издавать подобную музыку, словно сотня флейт играла в унисон. Я застыла, когда простая мелодия прозвучала один раз.

Пауза.

А потом все (кроме меня) начали играть. Огоньки света засияли на кончиках рогов единорогов, и флейты, скрипки, банджо, барабаны, аккордеоны и гармоники, ведомые флейтой Священника, слились в единую мелодию, от которой у меня чуть не подкосились коленки. Тридцать молодых единорогов на балконе начали петь, вплетая свои голоса в этот олицетворяющий гармонию мотив. Взрослые, стоящие внизу, тоже присоединились к пению, и постепенно палитра этого хора начала обогащаться самыми разными голосами: мягкими и грубыми, высокими и низкими. Каждый пони, стоящий в зале, возносил хвалу Луне и Селестии, будучи преисполненным надеждой и благоговением.

Одной дождливой ночью я услышала пение Свити Белль. Мне всегда нравились песни Сапфиры Шорс. Я слышала музыку, которая вдохновляла, веселила, даже подбадривала. Но сейчас я будто бы слышала всю эту музыку впервые. Это была музыка, которая спасала. Спасала взрослых от их последнего путешествия через мост. Спасала жеребят от поглощения Пустошью. И все они были частью этого; все, кроме меня. Не думаю, что смогла бы воспроизвести какую-то мелодию или спеть правильно несколько нот. Мне было не до этого: я плакала.

Я никогда раньше не ощущала музыку настолько глубоко и искренне, что это причиняло боль. Всё моё тело болело, но это была хорошая боль. Как будто что-то тёмное вырвалось из моей груди и отошло в сторону. Это не было идеальным песнопением, я слышала, как некоторые фальшивят. Но это не имело значения. Пони были не идеальны. И на эти несколько мгновений, в Эквестрии стало на одну прекрасную вещь больше.

Наконец, мне пришлось уйти. Возможно когда-нибудь я смогу остаться и дослушать, но прямо сейчас у меня не было сил оставаться тут дольше. Впервые на моей памяти я чувствовала себя… хорошо. Интересно, Биг Макинтош и Мэрипони чувствовали то же самое? Неужели все пони чувствовали себя так, пока всё не пошло наперекосяк? Я не обманывала себя, я понимала, что в этом не было никакой великой магии. Когда они закончат петь, Пустошь останется такой же Пустошью. Хуффингтон будет всё также зловеще виднеться на северо-западе. Небеса будут также затянуты облаками.