— Ну вы напросились.

Матросики бросились на нас «свиньёй», побежав по неширокой улочке, Впереди был откормленный детина явно импровизированный таран да ещё и со свинчаткой в руке.

Откровенно меня это развлекает. Несмотря на несовершенное человеческое тело, Тайдзюцу я знаю, как никто на Земле. Да, не та растяжка, не та реакция, нет регенерации Но и противник не тот! А предугадать, как именно будет действовать очередной кулачный боец или фехтовальщик… Это я могу хоть как опытный ирьенин, хоть как мастер тайдзюцу.

— Бух! и «живой таран» отлетает назад, сбивая товарищей а всего-то нехитрая «Волна».

— Налетай, родимые, чичас зубы подешевеют! дурниной ору я и лезу вперёд. Сейчас, пока они сгрудились, можно многое успеть.

— Нна! тычок носком сапога по голени.

— Ссу! и молоденький конопатый матросик оседает со страдальческим лицом.

Голову чуть влево, пропуская кулак со свинчаткой и удар костяшками пальцев в бицепс занесённой руки.

Хватаю за воротник пожилого матроса и наношу ему резкий, но не сильный удар по сонной артерии отдохни.

Снова за воротник, но ужё Семёна, рвущегося в бой.

— За моей спиной следи, пьянь!

Коленом в пах темноволосому, тут же толкаю его навстречу подлетающим противникам.

Снова встречный блок костяшками кулака в бицепс и вдогонку пробиваю «солнышко».

«Ловлю» увесистую плюху в плечо видел, но увернуться не успевал, связки не те. Да и не привык ещё к медлительности человеческого тела то дзюцу Ускорения пытаюсь исполнить, то ещё что-то.

Противники как-то быстро «закончились», но «тяжёлых» нет ни тебе сломанных челюстей, ни сотрясений мозга Матросики в сознании, но драться не могут «вавки» крайне болезненны. Ругаются.

— Я вам! рвётся наказать их Семён.

— Я тебе! и с этими словами закатываю ему подзатыльник, — победили, так не позорься.

Противники явно удивлены.

— Но и вы хороши нет бы по чести кулаками помахать. В охотку оно самое то. А то «карманы» Сам бы чичас у вас вывернул за грубость, да ентот охламон (подзатыльник Сёмке) сам говнищем расплевался, дурошлёп пьяный.

— Х-ха, говнищем, — засмеялись матросы и Сашка. Сёма обижается, но до того уморительно.