Брат продолжает стоять на пороге, а я начинаю злиться, гляжу в одну сторону, потом в другую и изо всех сил стараюсь совладать с пожаром, который подскакивает к горлу. Но я не могу… Этот пожар поглощает меня… Поглощает, как много лет назад, когда я творил невообразимые вещи, после смерти матери. Перевожу взгляд на брата и цежу:

— Дай мне пройти.

— Ты не хочешь этого видеть, ты не должен это видеть.

— Что там? Там Эби?

— Да.

— Тогда я хочу…

— Послушай, ты этого не делал. — Металлическим голосом рявкает Хэйдан и внезапно подается вперед. Его пальцы впиваются в мои плечи пиявками. Я пытаюсь их сбросить, но не получается. Впервые Хэрри дает мне отпор, одновременно со мной дергается в бок и на мгновение становится сильным, старшим братом. — Тебя заставили нажать на курок, и Эби это знала, она понимала, что ты не желал ее смерти.

Смерти. Я резко усмехаюсь и покачиваю головой. Нет. О чем он? Она ведь жива, они должны были спасти ее, я видел, я помню. Шмыгаю носом и отрезаю:

— Отойди.

— Мэтт, ты не…

Надоело: хватаюсь за воротник его футболки и резким движением откидываю вглубь коридора. Брат валится вниз, скатываясь по стене. А я решительно прохожу на кухню. Но, едва моя нога переступает порог, я останавливаюсь. Примерзаю к месту, будто невидимая стена появляется на моем пути, и я сталкиваюсь с ней всем телом. Не понимаю.

— То, что случилось — чудовищно, — сообщает Норин Монфор, сокращая между нами дистанцию. Она замирает рядом, возможно, смотрит на меня с жалостью, а я взгляд на нее не поднимаю. Смотрю перед собой. — Но ты не виноват. В этом доме тебя поймут.

Поймут. В этом доме. В этом доме понимают убийц? Преступников? Монстров?

Подхожу к столу, на котором лежит Эбигейл Роттер. И сипло втягиваю воздух. Нет. Встряхиваю головой. Нет. Этого не может быть. Нет. Я видел. Я думал, что они спасли ее! Затыкаю глотку эмоциям и застегиваю пуговицы на окровавленной жилетке Эбигейл. Мои пальцы, дрожа и леденея, поправляют ворот ее свитера, стирают красные разводы со щек.

Эбигейл умерла. Я ее убил.

Что-то заставляет меня согнуться, но я стою прямо. Смотрю на белое лицо девочки и на ало-черную дыру в ее голове, из которой, будто бы ошметки, торчат куски обожженной кожи. Эту дыру я сделал. Когда выстрелил, не сумев побороть принуждение. Я виноват.

Они могут говорить, что угодно, и искать во мне хорошее. Объяснять произошедшее с логической стороны и с не логической. Но я все равно буду виноват.

— Очень жаль, что так вышло, — говорит незнакомый женский голос, — мне жаль.

Пелена застилает глаза. Я упрямо смахиваю ее пальцами. Резко поворачиваю голову в сторону человека, оказавшегося рядом, и щурюсь. Я не знаю, кто это. Отворачиваюсь.