принял решение не завтракать, лишь выпить кофе и по прибытию в дом напроситься к Даниэле на обед. «В

любом случае у моего портрета хранилась причитающаяся мне доля, так что голодным точно не останусь»,

– веселился я, окрыленный предстоящей встречей.

И вот уже мчусь по дороге в Хайаннис. Мелькают знакомые до боли дома, мост, пробка, которую я,

впрочем, теперь легко обхожу, бравируя своим преимуществом перед автомобилистами. Меня провожают

порой завистливые, а иногда просто любопытные взгляды.

Я ехал по знакомым улицам города! Еще один поворот – и увижу Его! А вот и он, мой родной! В душе

112

началось половодье чувств! Газон причесан, как жених, высокие окна наглухо зашторены, от чего дом

кажется мрачным и заброшенным, словно здание тоже пребывает в трауре по покинувшему его хозяину.

Тягостно сжалось сердце, как будто на него положили шероховатый холодный камень.

Несколько раз я проехал туда и обратно мимо дома, высматривая, не находится ли он под

наблюдением. Хотя если Броуди установил камеры, то тут попадется любой. Сердце под футболкой билось

так, словно хотело тоже выглянуть и посмотреть на родные стены и белые фигуры ангелов над широким

полукруглым балконом, подпираемым массивными колоннами.

Я подъехал к воротам и заглушил двигатель. Винчи с грозным лаем выбежал из дома и кинулся ко

мне.

– Винчи, дружище, привет! Ты меня теперь не узнаешь, – с болью в голосе произнес я, держась

руками за кованое литье ворот. Пес вдруг радостно заскулил и принялся лапами скрести по металлу, пытаясь