Стержень удалось вставить. Поворачивайся, поворачивайся.

Где патрульная машина? Почему не слышно сирены?

Заскрипел поворотный механизм, створки окна начали расходиться, открываясь наружу, но до чего медленно. В щель ворвался холодный ночной воздух.

Маньяк вновь пнул дверь, но она даже не шевельнулась, подпёртая тяжёлым комодом, он пнул опять, сильнее, — с тем же результатом.

— Скорее, — прошептала Ангел.

* * *

Младший отступил на шаг и дважды выстрелил, целясь в замок. Одна пуля вырвала кусок дерева из дверного косяка, но вторая попала в цель, едва не вышибив латунную ручку.

Он толкнул дверь, но она по-прежнему не подавалась, и он удивил себя, раздражённо взвыв. Последнее указывало на потерю самоконтроля, пусть у того, кто мог его услышать, и не возникло бы ни малейших сомнений в том, что он, Младший, нацелен исключительно на результат.

Опять он выстрелил в замок, ещё раз нажал на спусковой крючок и обнаружил, что патронов в обойме не осталось. Зато их хватало в карманах.

Но он не мог перезаряжать пистолет в этот критический момент, когда секунды решали, добьётся он успеха или потерпит поражение. То был бы выбор человека, который сначала думает, а потом делает, — поведение прирождённого неудачника.

Пули вышибли часть двери размером с тарелку. В падающем из второй спальни свете Младший видел, что от замка ничего не осталось. Он всмотрелся в дыру и понял, что дверь подпёрта чем-то из мебели. Всё стало ясно.

Прижав левую руку к боку, он с размаху ткнулся плечом в дверь. Должно быть, её подпёрли чем-то тяжёлым, но на дюйм она подалась. «Если подалась на дюйм — подастся на два, — торжествующе подумал Младший. — Её можно открыть, а значит, я уже там».

* * *

Целестина не слышала выстрелов, но прекрасно поняла, что дверь пробили пули.