— Барти? — с благоговейным восторгом выдохнула она. Радуясь произведённому эффекту, Барти закрыл книгу.

— Помнишь, о чём мы говорили давным-давно? Ты спрашивала, если я могу ходить там, где нет дождя, то…

— …почему бы тебе не ходить там, где у тебя здоровые глаза, а опухоли оставить здесь, — вспомнила она.

— Я сказал, что так не получается, и это правда. Однако в действительности я же не хожу в тех мирах, чтобы избежать дождя, но как бы в идее тех миров…

— В полном соответствии с квантовой механикой. Ты это уже говорил.

Он кивнул.

— Здесь следствие не только появляется перед причиной, но и безо всякой причины. Следствие — оставаться сухим под дождём, но причина… передвижение в сухом мире… не имеет места быть. Только идея.

— Ты говоришь ещё более странно, чем Том Ванадий.

— Так или иначе, что-то щёлкнуло у меня в голове, когда мы катались на «русских горках», и я нашёл новый подход к проблеме. Я решил, что могу ходить в идее зрячести, каким-то образом разделить зрение с другим Барти, в другой реальности, не попадая туда физически. — Он улыбался, глядя на её изумлённое лицо. — Что ты на это скажешь?

Ей так хотелось поверить, что это правда, хотелось увидеть сына совершенно здоровым, и, самое забавное, она чувствовала, что может в это поверить, не опасаясь последующих разочарований, потому что так оно и было.

И, чтобы окончательно убедить мать, Барти по её просьбе прочитал страничку из Диккенса. Потом из Марка Твена.

Агнес спросила, сколько она подняла пальцев, и он ответил — четыре. Столько она и поднимала. Потом два. Потом семь. Кожа у неё на руках стала белой, как полотно, на обеих ладонях темнели синяки.

Поскольку нож хирурга не затронул слёзные железы и каналы, Барти мог плакать и с пластиковыми глазами. И по его щекам покатились слезы.

Умение видеть без глаз требовало от него гораздо большего напряжения, как умственного, так и физического, в сравнении с хождением там, где нет дождя.

Но радость, которую он видел на лице матери, того стоила.

Хотя само лицо, которое он не видел столько лет, его ужаснуло, так оно осунулось и побледнело. И образ красивой, цветущей женщины, который он долгие годы слепоты столь бережно хранил в памяти, стёрся, уступив место другому, той же женщины, но измождённой страшной болезнью.

Они согласились, что для всех Барти должен по-прежнему оставаться слепым. Иначе его или будут принимать за выродка, или, даже без его желания, сделают подопытным кроликом в научных экспериментах. В современном мире чудес не терпели. Только семья могла знать о его возможностях.