Первенец отвернулся и уставился на высокую свечу в углу комнаты.

– Джеффри был высокомерен, – сказал он. – Он игнорировал правила. И часто охотился открыто. Вместо того, чтобы отсеивать из стада самых слабых и ненужных, мы забирали всех, кто нам приглянется. Некоторых из нас заметили. Полиция, – он не произнес, а скорее выплюнул это слово, как будто в нем был яд, – нашла нас. Они и Спасители. Они напали на нас и устроили мясорубку. Схватили Джеффри и многих других – солдат, ouvriers… даже наших детей. Я видел, как их привязали к столбам, одних – веревками, других – цепями. Я видел, как горожане собрали хворост и подожгли. Иногда, когда сплю, я до сих пор слышу крики наших гибнущих сородичей, и тогда мне хочется вырвать себе уши…

Рекс представил себе, как Слая, Пьера, Хиллари, а заодно и детей, младенцев, – всех привязывают к столбам и сжигают. Нет! На такое способны только животные…

Вот кто такие люди… Они животные.

– Но почему ты ничего не сделал? – спросил Рекс. – Почему не спас их?

Первенец опустил голову.

Хиллари встала. Она подошла к Первенцу, обняла его и сказала:

– Он спас Мамочку. И меня тоже. Я тогда была еще маленькой девочкой. Первенец был таким храбрым… Он многих убил, чтобы выручить нас. Он спас нас, чтобы не дать погибнуть нашему роду.

Первенец, кивнув, закрыл черной рукой лицо.

– Мамочка была тогда, конечно, поменьше, но это все равно оказалось трудно, – сказал он. – Пришлось потом начинать все сначала.

Он поднял голову. Рекс увидел боль в его глазах, страх за то, что сделанное может пойти насмарку и его род постепенно вымрет…

– Город менялся, – продолжал Первенец. – Корабли, которые привозили сюда тысячи и тысячи людей, оказывались погребены под толщей мусора и камней, по мере того как город расширял свои границы. Я докопался до одного из таких судов и проделал ход в капитанскую рубку. Потом перенес туда Мамочку.

Рекс откинулся назад.

– Подожди-ка. То есть это тот самый корабль, в котором она находится теперь?

Первенец кивнул: