Холлоран кивнул, заставив свое лицо вытянуться еще сильнее. Но мысль о том, как этот самый посудомойщик будет помогать Бэдекеру, позабавила его. Он и в хороший день едва ли мог попасть струей в писсуар с первого раза.
– Мне бы хотелось получить вперед зарплату за эту неделю, – сказал Холлоран. – Всю сразу. Хотя я понимаю, что это непросто, мистер Куимз, сэр.
На лице Куимза сразу отразилась напряженная задумчивость, и выглядел он при этом так, словно подавился рыбьей костью.
– Об этом поговорим позже. Иди и собирай вещи. Я предупрежу Бэдекера. Забронировать тебе билет на самолет?
– Нет, сэр. Я сам справлюсь.
– Хорошо. – Куимз поднялся, подался вперед, и в нос ему попала струйка дыма, поднимавшаяся от лежавшей в пепельнице сигареты. Он закашлялся, да так сильно, что его физиономия приобрела багровый оттенок. Глядя на все это, Холлоран с трудом сдерживал смех. – Надеюсь, все кончится благополучно, Дик. Дай знать, когда появятся новости.
– Непременно.
Они через стол пожали друг другу руки.
Холлоран поспешно спустился на первый этаж, пересек двор перед домиками персонала отеля и только потом выпустил на свободу раскаты оглушительного хохота. Он все еще улыбался, смахивая платком выступившие слезы, когда вновь ощутил резкий, почти удушающий запах апельсинов, а затем почти немедленно последовал новый удар в голову, который отбросил его, как пьяного, к покрытой розовой штукатуркой стене.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и подняться по ступеням наружной лестницы к своей квартире. Ключ он хранил под тростниковой циновкой, и когда наклонился, чтобы достать его, из нагрудного кармана что-то вывалилось и с легким стуком упало на доски пола. Его мысли все еще были настолько поглощены новым зовом, который набатом продолжал отдаваться в голове, что несколько секунд он смотрел на синий конверт, не понимая, что это.
Потом перевернул его и увидел слово «ЗАВЕЩАНИЕ», выведенное замысловатыми черными буквами с паутиной завитушек.
Знать наверняка он не мог. Но такая вероятность существовала. Ведь всю предыдущую неделю его душу бередили размышления о собственной кончине. И что это могло быть, если не
если не предвидение.