– Приезжай завтра пораньше, и я продам тебе молодой картошечки, какой ты отродясь не пробовал.

– Пришлю помощника, – сказал Холлоран. – Ты приедешь вечером?

– А виски будет, брат?

– Заказ принят.

– Тогда жди в гости. И между прочим, не разгоняй свой драндулет слишком сильно по дороге домой, слышишь? Тебя уже и так знает каждый дорожный коп отсюда и до самого Сент-Пита.

– А ты, значит, у нас такой осведомленный? – спросил Холлоран с усмешкой.

– Да уж осведомленней тебя, дружище.

– Вы только послушайте этого зазнавшегося ниггера! Впрочем, кто тебя станет слушать.

– Ладно, вали отсюда, пока я не закидал тебя салатом.

– Валяй кидай. На халяву беру все.

Мастертон схватил кочан салата и замахнулся. Холлоран пригнул голову, поднял стекло и тронулся в обратный путь. Чувствовал он себя превосходно. Правда, последние полчаса его преследовал запах апельсинов, но чему удивляться? Ведь он только что побывал на рынке, где торговали овощами и фруктами.

Половина пятого вечера, 1 декабря, и почти по всей стране зима уже вступила в свои права, напустив зверского холода. Но только не здесь. Местные мужчины по-прежнему ходили в одних футболках, а женщины – в легких летних платьицах или шортах. На крыше здания «Первого банка Флориды» цифровой термометр, украшенный огромными грейпфрутами, показывал 79 градусов[19]. Хвала Господу, что создал Флориду, подумал Холлоран, со всеми ее москитами и прочими мелкими гадостями.

На заднем сиденье его лимузина лежали две дюжины авокадо, ящик огурцов, а еще коробки с апельсинами и грейпфрутами. Это не считая трех сеток бермудского лука – сладчайшего овоща, придуманного Создателем, – мешка доброй стручковой фасоли, которую он подаст сегодня на гарнир (и девяносто процентов клиентов вернут его недоеденным), и одной огромной синей хаббардской тыквы, предназначавшейся исключительно для личного потребления.

На перекрестке с Вермонт-стрит Холлоран подождал, пока на светофоре загорится стрелка, и выехал на шоссе 219, удерживая скорость сорок миль в час до тех пор, пока городские кварталы не закончились, а вдоль дороги не потянулись автозаправочные станции да заведения вроде «Бургер кингз» и «Макдоналдс». Сегодня он купил не так уж много и вполне мог отправить на рынок Бэдекера, но, во-первых, Бэдекер давно ныл, что хочет хотя бы раз сам выбрать мясо, а во-вторых, Холлоран никогда не упускал лишней возможности позубоскалить с Фрэнком Мастертоном. Конечно, Мастертон вполне мог приехать сегодня вечером к нему домой, чтобы посмотреть с ним телевизор, попивая его «Бушмиллс». А мог и не приехать. Это уж как ему будет угодно. Между тем встречи с ним приобретали для Холлорана все большее значение. Значение теперь имела каждая встреча, потому что они оба не становились моложе. Именно в последние несколько дней он особенно часто задумывался об этом. Когда ты стареешь и стоишь на пороге шестидесятилетия (или, если честно, уже перевалил за него), поневоле начинаешь размышлять о смерти. Ты ведь теперь можешь уйти в любой момент. И эта мысль преследовала его всю неделю. Нет, не досаждала, не наводила тоску, а просто стала фактом, над которым следовало пораскинуть мозгами. Ведь смерть была всего лишь частью жизни. И если человек – натура цельная, он должен подготовить себя к этому. Факт собственной смерти трудно постичь, но его можно достойно принять как нечто неизбежное.