Он сам толком не понимал, почему сейчас стал уделять этому так много внимания, но зато сегодня у него появился лишний повод самому отправиться за небольшой партией овощей, поскольку по дороге он мог подняться в небольшую контору, расположенную над баром и грилем «Фрэнкс». Теперь там сидел юрист (зубной врач, занимавший помещение еще год назад, по всей видимости, обанкротился) – молодой чернокожий по фамилии Макайвер. Вот Холлоран к нему и зашел. Сказал, что хочет составить завещание. Может мистер Макайвер ему помочь? «Да», – ответил Макайвер, но спросил, когда ему нужен такой документ. «Вчера». И Холлоран расхохотался. «Насколько сложными будут условия завещания?» – поинтересовался Макайвер. Да какие там сложности! У него имелся «кадиллак», счет в банке – примерно девять тысяч долларов, – какая-то мелочь на чековой книжке и шкаф с одеждой. Он хотел, чтобы все это досталось его сестре. «А если сестра скончается раньше вас?» – поинтересовался Макайвер. «Не имеет значения, – ответил Холлоран. – Если такое, не дай Бог, случится, я приду к вам и перепишу завещание, только и всего». В итоге нужная бумага была составлена, подписана и заверена меньше чем за три часа – просто рекорд для крючкотвора, – а теперь лежала в нагрудном кармане Холлорана в плотном синем конверте, на котором готическим шрифтом было выведено слово «ЗАВЕЩАНИЕ».

Он сам не мог внятно объяснить, почему выбрал именно этот теплый солнечный день, чтобы заняться делом, которое откладывал уже не первый год, но какой-то импульс подтолкнул его, и он подчинился. Он привык доверять своим инстинктам.

Город остался далеко позади, и Холлоран разогнал свою машину до шестидесяти, что было превышением скоростного лимита. Держась в крайнем левом ряду, он обгонял почти весь транспортный поток, двигавшийся в сторону Питерсберга. По опыту он прекрасно знал, что его лимузин будет отлично держать дорогу и на девяноста, и на ста двадцати и даже не скрипнет. Но дни увлечения гонкой остались позади. Теперь мысль о том, чтобы выжать сто двадцать на самом прямом участке шоссе, только пугала его. Да, он действительно постарел.

(Господи, как же сильно несет апельсинами! Быть может, он недоглядел и купил перезрелые?)

Насекомые бились в лобовое стекло. Он включил радио, настроенное на станцию в Майами, передававшую джазовую музыку, и салон наполнил голос Эла Грина: