Рядом с хребтом, словно прыщи на щеках дозревающего подростка, появлялись пирамиды — их выжимало вверх, выдавливало из недр что-то, не имеющее названия, но чудовищно сильное, способное менять ландшафты, воздвигать или разрушать горы…

Такая же гряда тянулась к Мадейре со стороны Британии, еще одна вздымалась из глубин Атлантики.

Три линии сходились к вершине старого вулкана, крошечной точке на фоне огромного океана и нависающих над ней континентов.

Это не было случайностью. Во всяком случае, ни один математик из параллелей не назвал бы точку касания случайной. У любой вероятности есть формула, которая ее описывает, поэтому вероятность и случайность — не одно и то же.

Остров снова тряхнуло. На вершине вулкана, давно заросшей эвкалиптовыми рощами, образовалось нечто, напоминающее огромную воронку торнадо. Не ураган — нечто большее, несравненно сильнее и опаснее, чем ураган пятой категории.

Здесь, среди свернутых в улитку силовых линий, струн и хорд, соединявших времена и пространства, не было реальности — тут был коктейль из жара и хлада, приправленный миром Зеро — как шоколадной крошкой на жареное мороженое.

Здесь, на некогда мертвой застывшей лаве, превращенной в зеленый вечноцветущий рай, где нет ни жары, ни холода, зарождалась смерть мира.

Неминуемая гибель трех миров ухмылялась из медленно вращавшейся воронки, из глаза урагана, готового стереть с лица Вселенной все живое: заморозить, сжечь, утопить…

Огромный кусок склона, на котором талантливый архитектор расположил виллу Шевчука, вздрогнул и провалился на несколько метров вниз. Это была часть гранитной горы весом в несколько миллионов тонн, часть берега вместе с шоссе и дорогой, по которой недавно Беленький съезжал к гаражным воротам.

Звук, сопровождавший этот сдвиг, напоминал скрежещущий стон — так мог бы застонать великан-камноед из книг Толкиена. Сверху в океан полетели глыбы, из осыпи показалась согнутая труба лифта. Формой оползень напоминал лезвие огромной лопаты, теперь это лезвие вдавливалось узкую кромку черного песка и океан.

Когда дом заходил ходуном, Карина вскрикнула, но Давыдов даже не повернул голову — его руки летали над клавиатурой, словно он был не писателем, а пианистом, например Клайдерманом, исполняющим сложнейшее соло на рояле.

— Что это? — спросил дрогнувшим голосом Новицкий, показывая на линию горизонта. — Мы что? Падаем?

— Похоже, — отозвался Шевчук.

Он вышел с кухни в новом дурацком фартуке, на этот раз с нарисованными на ткани Дональдами Даками.

— Причем вместе с горой, — добавил он, оглядевшись. — За дом можете не бояться. Это стальная капсула, она не рухнет от землетрясения, ее можно только раздавить.