После этого она уже ничего не говорила. Сфокусировала свое внимание на велосипедах, – как они обрадовались, внезапно найдя решение проблемы, которая ставила их в тупик: как вытащить из кучи неработающий велосипед и заставить его работать. Итакдалее придумал разные способы высвобождения заклинивших деталей, регулировки механизмов, выглядевших нерегулируемыми.

Ее дыхание стало замедляться. Ей пришло в голову, что она почти засыпает, пытаясь мысленно вызвать давние воспоминания. Возможно, она проведет остаток своей жизни с этими воспоминаниями, будет сдувать с них пыль, как вдова ежедневно смахивает пыль со стоящих в рамках свадебных фотографий. Но пусть будет так. Она все еще может стать ушельцем в своем сознании. Пошли они все.

Потом она подумала, было ли это очередным этапом калибровки, и ей пришлось сжимать кулаки, чтобы не заплакать.

Как она ни пыталась, эти воспоминания стали от нее ускользать. В конце концов они вернули ее обратно в камеру.

На следующий день ее ноги заковали в кандалы, на голову надели мешок и завели в транспорт, который неимоверно долго трясся и качался из стороны в сторону. Это без сомнения был автобус, в котором пахло немытыми человеческими телами, а обилие звуков напоминало самый скверный день в психиатрической лечебнице. Ее привязали к сиденью, а руки прикрепили к специальным петлям, расположенным по бокам. Рядом с ней тоже кто-то сидел. Когда ушли охранники, она сказала:

– Привет.

– Привет, – сказал женский голос.

– Ты что-нибудь видишь?

– Ты хочешь сказать, надет ли у меня мешок на голову? Не. За что тебя?

Лимпопо пожала плечами.

– Где мы?

– Кингстон[108], – сказал голос.

– Онтарио?

– Нет, Ямайка, – фыркающий смех. Лимпопо поняла, что другие слушают этот разговор: особая локализуемая тишина, когда тебя подслушивают.

– Куда едет автобус?

– Ты издеваешься что ли?

– Нет. Просто… Они убили моих друзей, похитили меня, удерживали насильно. Натянули мешок на голову, притащили сюда. Теперь я не знаю, куда мы едем.

– В тюрьму. Кингстонская женская тюрьма.