Чем я тогда был занят? Какая фраза будет более уместной? Пожинал плоды своего успеха или же прожигал плоды своего успеха? В любом случае я сидел там и делал то, что делал благодаря своему успеху. Нашему. Вот и он, соучредитель нашего успеха, шёл к нам. В синеватой темноте я узнал его фигуру, его походку. Он разбавит нашу компанию. И я поделюсь с ним девушками. Всё равно какими, они одинаково хороши и одинаково унылы. Луч света на мгновение озарил его, а вместе с ним и ту, что была рядом. На мгновение я увидел её продолговатое лицо прямоугольной формы, высокий лоб, длинные чёрные и густые волосы, спадающие на плечи, острый, слегка выпирающий подбородок, а над ним небольшие губы, но пухлые и наливные, как сочные божественные ягоды из сада Эдема, её нос, прямой как слово Господа, и правильный, как геометрические фигуры, большие глаза, как два кристальных озера, не замерзающих зимой, когда ничто не способно нарушить царящую гладь в их воде, и брови – чёрные и волнистые, как мазки масляных красок на холсте художника-виртуоза. Платье, в котором она была, спускалось по её фигуре, не пропуская ни одного изгиба её гибкого тела. Глубокое декольте, из которого вздымались два полушария: упругих и созревших. Я смотрел на неё, на миг освещённой светом, и вот уже она была рядом, под руку с Лэндоном, который улыбался мне своей ослепительной улыбкой и что-то говорил, а я смотрел на неё и ничего не слышал. Затем, придя в себя, я выпустил из своих рук девушек, пустых как коробки из-под бытовой техники, встал и поздоровался с другом.

– Томас, это Диана. Диана – Томас, – сказал Лэндон, наклонившись, перекрикивая шум музыки.

Она улыбнулась и в её улыбке сверкнуло Солнце, которое было так близко ко мне, глупцу, который подобно Икару, забыв наставления, взлетел к нему слишком высоко, и оно обожгло мои крылья, растопило воск, в них, и я рухнул камнем в Икарийское море. Но это случилось со мной позже, а тогда в её улыбке сверкнуло Солнце. Или же Солнце померкло и погасло после её улыбки. Она протянула мне руку, я взял её. Пальцы мои ощутили нежную кожу. Я держал её руку, как держал, должно быть, первый человек в мире, изобрётший бархат и прикоснувшись к нему, до этого чувствуя в своих огрубевших руках лишь камни, мотыгу и голую землю.

Мы сидели на диванах, говорили, но я не помню, о чём. А когда говорила она, я тем более не помню, о чём, потому что слушал не слова, а её голос, слегка резковатый, гортанный, женственный и томный. Схожие ощущения, должно быть испытывал глухой, после Чуда, когда к нему вернулся слух и он слушал как звучит мир вокруг него, в котором он прожил всю жизнь, но не знал, что со звуками она может быть настолько красочной, яркой, разнообразной – эта его жизнь.