Вытащив из кармана Мати бумажник, Алмазов отошел повыше, к скамейке.

— А вы садитесь, — сказал он неожиданно. Его слова относились к профессору и Лидочке. — Вы у меня больные, немощные, в ногах правды нет. Садитесь, садитесь…

И что удивительно — Александрийский и Лидочка, как бы находившиеся по иную сторону стекла, нежели остальные, пошли к лавочке, и Лидочка была рада, что сможет сесть, — ее только беспокоило, что лавочка мокрая, а лисья шуба чужая, но ведь, если Алмазов приказывает, это как бы приказ правительства. И нельзя ослушаться.

Дождавшись, пока они уселись, Алмазов встал чуть в стороне от скамейки, так что теперь он образовывал собой вершину правильного треугольника — двумя другими вершинами были скамейка с обвиняемыми и тело Мати.

Остальные были публикой, зрителями, и потому они образовали небольшую стенку напротив Алмазова. Алмазов оглядел стенку, и она ему не понравилась.

— Ванечка, — сказал он, — отведи пока мужиков к купальне. И там с ними останься. Тебя, Филиппов, это тоже касается.

После ухода лишних свидетелей в зрительном зале остались лишь Лариса Михайловна и несколько в стороне — Альбина, которая осторожно и тщательно протирала своим широким шерстяным шарфом мокрый грязный наган с дарственной табличкой Дзержинского.

— А теперь можно поговорить по существу, — сказал Алмазов, начиная процесс. — Вы будете сознаваться или будете упорствовать?

Ответа не последовало.

— Положение изменилось. — Теперь Алмазов нахмурился. Он сознавал серьезность момента. — Час назад я излагал вам, граждане, мои теоретические соображения. Теперь же перед нами есть вещественное доказательство — труп молодого ученого, который стремился быть полезным для нашей страны. Ученого, убитого вами. Вам понятно?

Так как вопрос был обращен к Лидочке, она не удержалась от ответа.

— Как же так, — сказала она, — здесь же Полина должна быть.

— Как видите, вам не удалось запутать следствие и сбить его с правильного пути, придумав какую-то мифическую Полину. А вместо Полины, как я и предвидел с самого начала, — перед нами Матвей Шавло. Что вы на это скажете?

— Честное слово, я ничего не понимаю, — сказала Лидочка.

— А вы?

— Я тоже не понимаю, — сказал профессор.

— Хотите, я расскажу вам, как было совершено преступление? — спросил Алмазов. Никто ему не ответил. Тогда он продолжал: — Я не знаю точно, когда было замыслено это страшное преступление. — Алмазов словно репетировал свой выход в роли общественного обвинителя. — Но мы можем отсчитывать его мгновения с того момента, когда, зная о слабости и душевном состоянии находящейся здесь Альбины, гражданка Иваницкая проникла ко мне в комнату и смогла похитить оружие для выполнения террористического акта.