Предчувствие того, что в ближайшие часы произойдет отделение ветви от основного ствола истории, превратилось в абсолютную уверенность как по внутреннему убеждению, так и по сигналу, полученному Теодором Сверху. Как всегда, сигнал принес гонец. Теодор его не знал, не встречал раньше: в последние десятилетия так бывало все чаще — старые хранители времени умирали, погибали, пропадали без вести — как ни гони по реке времени, все равно его не обмануть, ты все равно стареешь, и когда-то твое тело или разум совершают ошибку. И ты умираешь, так и не узнав до конца — кем был, кому служил и ради чего был столь отличен от прочих людей. Твое всемогущество, вернее, то, что полагает всемогуществом простой смертный, оборачивается лишь одиночеством. Но все люди одиноки перед ликом смерти. Почему хранителю быть иным? Среди хранителей существует мнение — не следует называть его уверенностью, — что хранитель не умирает, а переходит лишь в иное качество служения Высшей цели. А были и такие, что полагали Высшую цель — богом.

Теодор, зная уже, что в тупиковую ветку уходить придется именно ему, с сожалением ликвидировал свое имущество, а самое ценное перенес в тайник, о существовании которого, кроме него, знал лишь гонец, попрощавшись, будто собрался в недолгую командировку, с квартирной хозяйкой в Мытищах, где снимал комнату на даче, и убедившись, что не оставил никаких следов в 1932 году, он поспешил в Узкое, потому что боялся упустить момент, с которого начнется разбегание рельсов. Этот момент мог быть внешне незначительным, даже случайным, он мог лишь предшествовать основным событиям — те были на поверхности, но не они давали импульс расхождению.

Пан Теодор не был всеведущ и не мог проникнуть ни телесно, ни взором в пределы стен дома Трубецких, да и не знал всех действующих лиц драмы. Впрочем, гонец рассказал об Алмазове, Шавло и Александрийском. Потому, оставаясь в парке, таясь в кустарнике, чтобы его не увидели из окон, пан Теодор более всего наблюдал за комнатами Алмазова с Альбиной и Александрийского — благо их окна выходили на одну сторону. Зеленая точка индикатора, укрепленная на ремне наручных часов, давно уже тревожно мигала и разгоралась. Вот-вот вспыхнет сигнал разбегания — тонкий ослепительный луч.

Момент разбегания случился, когда Лидочка отобрала револьвер у Альбины, но Теодор не видел этой сцены и не мог догадаться о ней, лишь почувствовал острый укол в запястье и зажмурился от ослепительности мгновенного луча.

Случилось!

Пана Теодора настигло неприятное чувство разочарования в своих возможностях — раз он не узнал, что послужило толчком к возникновению альтернативы, он может упустить следующие мгновения и не придавать им должного значения.