К середине марта работы были в основном закончены. После этого работали на строительстве вокзала, где стоял паровоз с вагонами, ангара, в который закатили большой самолет, и парка культуры с зоосадом. Самолет был краснокрылый двухмоторный, из полярной авиации, говорили, что на нем летчик Леваневский летал в Америку, не долетел, возвратился, за что был тут же расстрелян, а самолет его отдали в жертву полигону.

Что в Берлине на самом деле полигон, Андрей удостоверился, когда в товарных вагонах навалом привезли сотни три человеческих чучел в натуральную величину, на фанерных скелетах с подставкой сзади, подобных мишеням на стрельбищах, в которых положено стрелять, как во врагов советской власти, но в настоящих шинелях и касках.

Мишени расставили между танками, привезенными к городу на платформах, а потом дошедшими своим ходом до места, а также за ангаром и в распадке за последними избами. Среди строителей и дорожников сразу пошли шутки, будто это не мишени, а участники нового массового процесса, поэтому их привезли расстреливать. Уже за первый день часть чучел раздели — шинель вещь ценная. Потом был большой шмон, но все равно нашлись не все шинели. Пришлось брать со склада новые и ставить у чучел охрану.

Андрей Берестов стоял на краю городской площади, у бокового входа в ратушу, разглядывал пять чучел, прислоненных затылками к стене, с густо забеленными рожами, ждал, когда просохнут, чтобы перерисовать в Гитлера и его свору. Тут его и отыскал учетчик Райзман, уткнул в Андрея укороченный на фалангу, отмороженный указательный палец и велел идти в штаб стройки, который занимал барак за авиационным ангаром.

В бараке было пустыннее, чем раньше, — чертежники уже собирали свое барахло, копировщиц увезли еще вчера, техники и счетоводы проверяли, все ли взято из ящиков столов. Прораб шестого участка Геза Ковач, из венгров-интернационалистов, которого знал сам Ленин, сидя на опустевшем столе, пил с лейтенантом Паукером разбавленный спирт. Шли относительно приятные дни после завершения объекта, когда спешка и нервотрепка переместились в другие бараки и штабы.

Андрей спросил Гезу, зачем и кто его вызывал. Лейтенант Паукер, которому Андрей еще зимой вырезал трубку из карликовой березы, налил полстакана, и Андрей выпил и сказал спасибо, но Геза засмеялся и заметил, что такому молодому парню пить плохо. Паукер приказал:

— Теперь иди.

И показал на дверь, обитую клеенкой; там сидел капитан Сталинский. Молодой капитан, чуть постарше Андрея, карьера которого складывалась сказочно, потому что он был детдомовским и получил фамилию случайно, но крайне удачно. «Сталинский детдомовец» — такого не оставишь на второй год в училище, такого не погонишь пересдавать зачет. Вроде бы ясно, что не Сталин, но имеет отношение.