Светлый фон

— Всю?

— Тебе сказали, раздевайся! — рявкнул один из врачей, по всему судя, чекист. — Вас тут полсотни, с каждым, что ли, рассусоливать?

— Батенька, — сказал Лобанов, он произносил это слово естественно, у другого оно прозвучало бы притворством, — не вмешивайтесь и помолчите. Вы записывайте, что вам положено.

Андрей разделся. И начался врачебный осмотр, достаточно внимательный, с вопросами о том, чем болел в детстве и что беспокоит сейчас, даже с анализом крови, который делал Коган, в то время как остальные занимались Аникушиным.

— Что все это означает? — шепотом спросил Андрей, когда Коган, порезав ему палец, выдавливал из него кровь в стеклянную трубку.

— Обследование, — ответил Коган, запрокинув голову, чтобы видеть Андрея. — Вас пересылают.

— Может, знаете куда?

— Мне не говорят.

— Хорошего не ждать? — Андрей задал этот вопрос, потому что чуть-чуть надеялся на отрицательный ответ.

— Не знаю, Берестов, — сказал Коган, — но разве можно ждать хорошего от этих властей, если они вдруг решили исследовать ваше здоровье? Неужели совесть заговорила?

Андрей не смог сдержать улыбки.

— А раз нет, значит, им очень хочется, чтобы ваше здоровье стало хуже, потому что нет смысла сравнивать два хороших здоровья, — прошептал Коган.

 

 

Женщин осматривали после мужчин, но никого не отпускали и даже не кормили. Осмотр тянулся часов до четырех, а потом всех погнали в красный уголок, там набралось человек шестьдесят. Президиум сидел за красным столом. Было похоже на проведение собрания к годовщине Октября.

В президиуме были один из докторов, он снял халат и оказался майором, Саша Сталинский и лично комиссар Алмазов. Его Андрей видел раза три и все издали. Присутствие Алмазова придавало празднику истинность.

Когда все расселись, Саша Сталинский дал Алмазову слово, а сам налил из графина воды в граненый стакан и поставил на трибунку-загончик, по правую руку от докладчика.

Алмазов был в новом френче, хорошо сшитом, видно, из Москвы. В нем была легкая звериная элегантность.

— Граждане заключенные, — сказал он дружески, словно обращался к товарищам. — Мы собрались с вами, потому что всем нам небезразлично, как развиваться и хорошеть нашей любимой родине.

Алмазов мотнул головой, черный волнистый локон сорвался на лоб. Глаза блестели.